«Творчество – это сопротивление»

Джой (Дмитрий Яковлев): «Там, где есть импровизация, есть жизнь»

Если попросить любого человека, мало-мальски сведущего в том, что происходит в жизни псковского андеграунда, назвать навскидку пять-шесть команд (ныне здравствующих), думаю, эта группа без сомнения войдет в список. Выдержанная в традициях русского рока, их музыка вместе с тем самобытна и вряд ли похожа на что-то ещё.

Группа «Глинтвейн» образовалась лет семь назад. Тогда еще студенты про-фессионального лицея № 14 Дима (Джой) и Люда (Люся) Яковлевы, Саша Юхневич («Сэм») и Леша Карпов («Зелёный»), собирались в общежитии лицея и играли в акустике. Потом с появлением барабанщика группа зазвучала в электричестве. С тех пор барабанщики периодически менялись, однако, костяк группы всегда оставался неизменным.

За это время «Глинтвейны» записали три альбома: «Регулировщик» (1998), «Картинки о листьях» (2001), «О любви, котах и дроздах» (2003) и еще два сборника: «Раритеты» (1996) и «Концерт» (1998), где собрано то, что не вошло в альбомы: «всякие черновики» и «смешные вещи».

Два раза – в 1999 и 2001 году – группа «Глинтвейн», признанная в первую очередь за свою оригинальность и непохожесть, становилась лауреатом «Псковской рок-весны». А в этом году вместе с группами «Силуэт» и «F.F.F» представляла Псков на рок-фестивале в Новгороде.

Было время, когда город пестрил афишами с их концертами. В последнее время «Глинтвейны» все чаще появлялись в «Сундуке». А ныне и вовсе притихли. Но как оказалось, с творчеством у ребят все в порядке, они усиленно репетируют и уже в ближайшее время порадуют своих поклонников (а их у группы немало) новым альбомом. Обо всем этом, а также о том, с чего всё начиналось и как развивалось, нам поведал вокалист, автор текстов, музыки и идейный двигатель группы Дмитрий Яковлев (в миру более известный под псевдонимом Джой).

«Дивное» и «необычное»

- Дима, песни ты писал еще до «Глинтвейна»?

- Поначалу мы вообще собирались в общежитии и играли, естественно, не свои песни, как все начинающие группы. Потом я написал одну песню, другую. Мы начали играть свои вещи, и постепенно интерес к чужому пропал.

- А из «чужого» что вы играли?

- На тот момент в основном «Чайф», «Чиж». Много играли из малоизвестных групп, таких как «Северо-запад».

- То есть это была в основном русскоязычная музыка?

- Да, в этом отношении мы совершенно русскоязычная группа, хотя и называемся несколько немецким названием.

- Почему немецким?

- «Глинтвейн» - это от немецкого «горячее вино» со всякими пряностями. У нас был КВНовский тренер (мы тогда в КВН играли), Майя Лопата, любимым напитком которой был глинтвейн. Слово было дивное и необычное, да и сам напиток был дивный и необычный. Мы его попробовали: «Вау! Круто!». Потом так и назвались.

- Почему вы склоняетесь больше к русскоязычной музыке?

- Она понятней и душевней. Она же напитана какими-то насущными проблемами, понятными простому россиянину-обывателю. А что можно взять в западной музыке – какие-то интересные пассажи и ходы? Это все коммерция. Хочется чего-то большого и светлого.

- Значит, для вас интереснее и важнее текстовая сторона звучания, нежели музыкальная?

- И та, и другая. Для меня больше интересна текстовая, а для группы, естественно, музыкальная. В итоге получается достаточно пропорциональный симбиоз. Хотя хотелось бы большего: чтобы это была такая музыка, которая помимо скольких-то аккордов и понятых тем, выражала еще и какую-то эмоцию, несла какую-то подоплеку и эмоциональный заряд, пусть и неявный.

«Отправная точка»

- «Глинтвейн» – группа, которая больше опирается на традиции или идет сама по себе?

- Трудно сказать. Нас воспитала традиция, но сказать, что мы на нее опираемся – вряд ли. Песни, идеи, музыка рождаются, в общем-то, у нас. Естественно, они не рождается на пустом месте. Это подсознательно вырастает. То, что мы делаем, скорее перекликается с традициями, нежели опирается на них.

- Тебе не кажется, что последовательность, когда ты приносишь готовую песню и вы вместе начинаете ее делать, проще говоря, накладываете бас, барабаны, гитары, идёт именно от русского рока, а та, в свою очередь, от бардовской традиции…

- Понимаешь, бардовская традиция тоже от чего-то идет. И та, другая, традиция, в свою очередь, тоже от чего-то идет. Просто, скорее всего, есть общая направляющая, откуда идет все на свете. По мне так одна музыка не вырастает из другой. Она вырастает из чего-то большего.

Наша группа вроде бы традиционная, но в ней есть какие-то «выпады». Мы похожи на советский рок начальных стадий, потому что опираемся на незамысловатые аранжировки, тексты вполне понятны, хотя и с изворотами, но мы не следуем какому-то штампу, стандарту и четко не исповедуем какой-то стиль. Есть определенное настроение: для нас это главное. Это отправная точка всего нашего стиля.

У нас в стране очень много шаблонных групп, которые делаются заведомо под какой-то формат, под какое-то мировосприятие, рассчитанное на определенный контингент. А мне хочется сделать что-то совершенно независимое в творческом плане – какую-нибудь совершенно некоммерческую абракадабру. Получается парадокс: с одной стороны хочется, чтобы она была некоммерческой, и в то же время хочется мало-мальского успеха.

На самом деле, если любой творческий человек скажет: «Да мне наплевать на популярность…», – всё это вранье. Иначе бы ничего не писалось, никто бы ничего не исполнял, а сидел бы дома и играл на гитарке.

Хочется поделиться, кого-то заразить своей идеей, чувством – позитивным, негативным – не имеет значения. Здесь важен такой накопитель: когда у тебя есть определенное состояние – эмоциональное, психическое, ты еще им кого-то заражаешь, еще, еще… Получается некая группа людей, заряженная одним… одинаковым настроем. Иногда кажется: «Да гори оно все огнём, я лучше возле костра песни попою в походе». А когда делаешь концерты, и тебе кажется, что никто не придет, но люди приходят, а потом подходят и говорят, что им нравится… это радует.

«Проверка временем»

- На твой взгляд, чем обусловлен тот факт, что в Пскове сегодня команд гораздо меньше, чем еще лет пять назад, когда каждую рок-весну «Молодежный» буквально «ломился» от их числа.

- Это общее состояние развития всего на свете: страны, экономики, умов. Возможностей больше, свобод. Раньше достаточно было гитары «Урал» и пионерских барабанов, но зато было больше души и стремления, идеологии что ли. Хотелось что-то доказать. В музыке было больше искренности, потому что люди играли на таком ломье. И их за это гоняли, сажали. А сейчас всё выродилось, как раз из-за того, что не гоняют, не давят.

- Хочется, чтобы погоняли?

- Не то чтобы хочется… Когда на тебя кто-то давит: действительность, государство, ты не вписываешься в формат эталонного биоробота, человека-обывателя, тебе хочется выразить свое несоответствие злобной действительности. Ты сидишь в подвале и жалуешься – для людей, которые думают также. Получается некое сообщество. А сейчас: делайте, что хотите, думайте, о чем хотите. И ничего никому уже не интересно. Доступность губит, убивает все на корню. Нет искры, нет сопротивления.

У нас вся рок-музыка советского образца была основана на сопротивлении. Была разница поколений, взглядов на жизнь. Хотелось идти не к тому, к чему звали, хотелось залезть на баррикады и что-нибудь устроить. А сейчас не с чем бороться, все можно. Рок опять уходит в подвалы, потому что он менее востребован. Раньше была волна, и люди в эту волну вливались. Рок был обширный. А теперь он становится узеньким, замкнутым, невостребованным именно из-за своей доступности и убогости на данный момент.

Когда все есть, всего хватает, руки опускаются, творчество угасает. Творчество – это всегда сопротивление. Желание уйти в сторону от проторенной дороги и взглянуть на ту же самую вещь c какой-нибудь не совсем обычной точки зрения. В этом все творчество и заключается: сделать что-то необычное, чего никто никогда не делал.

- В твоем случае творчество – это сопротивление чему?

- Иногда обществу, иногда самому себе. Иногда ничему не сопротивляюсь. Творчество оно еще иногда и радость. Человек рад, он хочет поделиться своей радостью, выплеснуть ее каким-то образом. Для кого-то творчество – это депрессия. Ему плохо, отвратительно. Как правило, из таких ситуаций появляются такие гениальные вещи!

- Получается, чем больше хорошим людям плохо, тем больше гениальных вещей?

- Как правило, да. Потому что когда тебе хорошо: ты включил телевизор, попил горячего чая с шоколадкой. О чем тебе петь? О том, что все хорошо? Это скучно.

- Ты пишешь больше в состоянии депрессии или радости? - По разному. Как накатит. Иногда радости, иногда депрессии. Иногда просто потому что приспичило: вот хочу сейчас песню написать. У меня нет ни радости, ни депрессии. Просто есть желание что-то сделать. Тебя что-то переполняет, ты даже не знаешь, что именно. Садишься и пишешь, не думая совершенно, что ты пишешь, о чем ты пишешь. Такая околесица, потом пытаешься разобрать, музыку наложить.

- Ты музыку на тексты делаешь или наоборот?

- По разному. Иногда тексты на музыку. Это совершенно непредсказуемый момент. Иногда едешь в автобусе, тебе придумались два слова, и уже появился какой-то музыкальный ряд. Ты быстрее мчишься домой, наигрываешь на гитаре. Появляется какая-то идея, мелодия. И она тебя мучает дня три-четыре, пока песня не будет готова. А потом всё – перегорел, спокоен.

- Когда ты песню только написал, она тебе, как правило, нравится?

-Да, если бы не нравилось, не писал бы.

- А бывает, когда написал – песня нравится, а потом проходит время, и она кажется обычной.

- Чаще всего так и происходит. Проходит месяц, два и ты перестаешь ее чувствовать, песня утрачивает какую-то свою актуальность. Это уже просто песня. Есть очень мало вещей, которые нравятся до конца. Они, как правило, нравятся сразу и нравятся потом.

Да, многое проходит проверку временем. А с чем это связано, для меня загадка.

«Хочется сделать что-то такое несусветное!»

- В целом ты доволен тем, что делает группа «Глинтвейн»?

- У меня много недовольства по поводу нашей музыки. Я бы несколько иначе все это хотел видеть и слышать.

- Как?

- А вот трудно сказать. Если с чем-то сравнить, то получится, что я буду опираться на какой-то определенный образец. А так на пальцах не объяснить. Но мы к этому идем, и, возможно, скоро придем.

В ближайшее время у нас появится новый альбом, в котором будут абсолютно новые песни. Хотелось бы, чтобы они звучали определенным образом. Трудно описать, как это будет звучать. Кому-то кажется, что нам не хватает клавиш. Я, со своей стороны, не приемлю электронные инструменты: меня раздражают компьютеры, клавиши – это все искусственно.

Мне, например, кажется, что вместо клавиш хорошо было бы нашего барабанщика Сашу Чемисова посадить за аккордеон. Мы один раз собрали такую репетицию, я был в восторге. Он поначалу упирался: «Я не буду, я барабанщик. Режьте меня, делайте со мной что хотите. Я за аккордеон не сяду». Но когда уговорили, получилось очень здорово. Жалко, что такие эксперименты нигде не записаны и что мы не делаем таких концертов. А хочется. Но над этим мы будем работать.

Хочется сделать инсталляции, какие-то перфомансы. Хочется притащить на сцену декорации. Чтобы это была не только грохочущая музыка с непонятными текстами, чтобы это был спектакль, театр в каком-то смысле. Чтобы всё там жило. Чтобы инструмент был живой, насыщенный своими непредсказуемыми тембрами, звуками. Чтобы звучали не только гитары и барабаны, а какие-то совершенно немузыкальные предметы: деревяшки, ложки, стулья, консервные банки, стиральные доски. Хочется сделать что-то такое несусветное!

- Да это уже получится целое глобальное шоу.

- Да не глобальное, на самом деле. В свое время их на кухне устраивали известные сейчас музыканты. Нет, хочется сделать что-то более душевное: чтоб человек не просто пришел – поскучал и пива попил. Хочется поразить и заставить о чем-то задуматься. Пусть о своем, а не о нашем. Но – задуматься.

- Да, но такой концерт можно сделать, наверно, только один раз?

- Да до бесконечности! Их же можно делать не с одними и теми же идеями. Те же декорации: это такой простор для фантазии! Не обязательно, чтобы все было концептуально и выдержанно: вот сейчас мы сыграем песню, на ней человек должен вынести коробку, поставить, разбить бутылку об пол, изобразить какую-нибудь немыслимую рожу и уйти. И пусть все думают: «Что это?». Нет. Хочется, чтобы это была импровизация. Там, где есть импровизация, есть жизнь. Какое-то согласование с тем, что ты чувствуешь в данный момент. А нет импровизации – и это уже консервы, некий законсервированный вид, который ты постоянно демонстрируешь.

Беседовал Сергей СИДОРОВ.