Находчивый человек

Елена Яковлева: «Ты уважаешь вещь не за то, что она из золота или серебра, а за ее древность»

Каждый из нас, в бытность ребенком, желал оказаться в эпицентре пусть самой крохотной, но тайны. Частичной реализацией этой мечты можно считать разодранные по подвалам и чердакам коленки, шпионаж за «подозрительными» людьми и набитые старым хламом карманы, сопровождающие беззаботные дни детства.

Детям старшего научного сотрудника Псковского музея-заповедника Елены Яковлевой в плане «тайн» повезло больше. В свои 7 и 8 лет они уже подспудно вовлечены в мир настоящих открытий – мир археологии. Вовсю участвуют в летних раскопах, знают, как нужно зарисовывать найденную керамику и как выглядят чертежи исследуемого участка.

- Мало того, - говорит Елена Александровна, - они все тащат с улицы домой со словами: «Мам, посмотри, это не твое?», а у старшего в карманах полно каких-то ржавых гвоздей и болтов. Он уверен, что это древность, и я его не разочаровываю.

«Вообще-то я не здешняя»

Интерес самой Елены Яковлевой к археологии зародился в том же «сопливом» возрасте.

- Мой папа был военным, и мы очень много ездили по стране. Совсем ребенком я с воспалением легких попала в псковскую больницу. В мае меня выводили подышать воздухом и при этом читали разные, как я тогда считала, сказки: о Ледовом побоище и других событиях из истории. И вот с этого момента, очень хорошо помню эту вспышку интереса, я стала грезить историей.

- А потом, когда вы снова появились в Пскове?

- Папу сюда перевели достаточно давно, с 1970-го года. Но я, хоть и живу здесь и очень люблю этот город, его историю, все равно ощущаю себя не местным человеком. И когда меня спрашивают об этом, отвечаю – нет, вообще-то не здешняя, а из Белоруссии.

- Какое странное ощущение, ведь прошло столько лет…

- Да, но я замечала его и у других людей. В одной районной экспедиции спросили у бабушки лет этак, восьмидесяти – как проехать к кургану? А она отвечает: «Ой, дочуш, я не местная, я из соседней деревни, а сюда только замуж вышла». А замуж она выходила лет 60 назад.

- А дальше как все сложилось?

- Начало 80-х, ПГПИ, исторический факультет, очень яркие преподаватели, такие, например, как Инга Константиновна Лабутина. Несмотря на то, что в институте готовили педагогов, на выходе получалось очень много археологов, любителей старины и древности.

Археология к тому же тогда оставалась единственным местом, где можно было встретиться с историей непосредственно, без адаптации. Эта наука долгое время считалась вспомогательной исторической дисциплиной. А времена были такие, что в остальной истории господствовало мнение какого-то человека или той же партии.

«Наша работа – разоблачение тайн»

Каждый сезон псковские археологи совершают массу больших и маленьких открытий. Причем если в остальных науках открытию предшествует долгая и кропотливая работа, то в археологии открытие – лишь начало пути.

Одной из уникальнейших псковских находок стало скандинавское погребение, датируемое X веком н. э., раскопанное под руководством Елены Александровны в конце 2003 года.

- Скандинавская женщина – первое ваше значительное открытие?

- Нет, не первое. Но то, что нам удалось найти в 2003 году, – это большой выигрыш в профессиональную лотерею.

Одно из интереснейших открытий произошло в 1991 году. На пересечении улиц Воровского и Некрасова была открыта древняя новгородская дорога (XIII век), которая идет параллельно современной улице Воровского.

Когда-то этот путь являл собой образец инженерного искусства – на дорожном полотне шириной более 4 метров мог без труда разъехаться любой встречный транспорт.

- Вы говорили, что все раскопки связаны с тайной. А какие ощущения испытываешь, когда прикасаешься к этой тайне?

- Первое, это, конечно предвкушение. Экскаватор снимает верхний слой земли, и ты никогда не знаешь, что там, внизу. Все, что было тут раньше – это одна большая тайна.

К сожалению, наша работа состоит как раз в разоблачении тайн, и очень жалко, что ощущение древности, прикосновения к истории после раскопа исчезает.

В детстве я очень много времени провела в санатории на Снятной горе, где все казалось таким древним. А потом, в 1992 году, мне пришлось копать в Снятогорском монастыре. И вот, все исторические «листочки» наконец перелистаны, разложены по порядку, а тайны никакой не осталось. Жалко.

В начале 90-х годов, когда корчевали деревья вокруг Храма Успения с Пароменья, под одним из деревьев открылась какое-то отверстие. Вокруг было много детей, которые туда, конечно же, полезли и… обнаружили скелеты!

Вызвали нас, и выяснилось, что эти, условно говоря, строители, наткнулись на фамильную усыпальницу. Когда-то она имела и наземную часть – скорее всего, это была небольшая часовенка, примыкавшая к храму.

Нам удалось выяснить, что здесь были захоронены в конце XVII - начале XVIII века члены состоятельной семьи Калягиных. Это были своего рода псковские «новые русские» - они сделали очень большое состояние на купечестве, торговле. Известны были и тем, что спонсировали строительство нескольких городских церквей.

- Из ваших личных открытий что запомнилось больше всего?

- Когда на территории Снятогорского монастыря мы копали шурфы рядом с собором (это маленькие раскопчики, чтобы посмотреть, как устроен фундамент) и случайно наткнулись на белокаменную плиту. Как выяснилось позже, это был саркофаг с заключенным в него монахом. Захоронение было сделано специально под входом в храм, дабы его постоянно «попирали» ногами.

Аналоги этого саркофага есть в московском Кремле. А у нас что-либо подобное было найдено впервые и, надо заметить, совершенно для всех неожиданно.

- Не случалось ли вам испытывать зависть со стороны коллег?

- Для человека, работающего в сфере археологии, понятие «зависти» несколько абстрактно. Просто знаешь, что есть некие сферы, рубежи, которые тоже хотелось бы достичь, повторить. А вообще это чувство зависит, конечно, от конкретного человека в конкретной ситуации.

«Странные люди»

- Как происходит «рост» археолога? Всем ли разрешено «копать»?

- Местной школой археологии в Пскове можно назвать исторический факультет ПГПИ: студенческая работа, ежегодное участие в раскопках, большой полевой опыт. Потом, как правило, будущие археологи заканчивают московскую аспирантуру. Но даже не защитившиеся специалисты, при большом опыте работы, могут претендовать на получение так называемого открытого листа.

Это документ, который выдает Институт археологии Российской академии наук конкретному лицу на производство конкретных раскопок в конкретные сроки, но не более, чем на один год. По истечении этого года мы обязаны письменно отчитаться перед Институтом Археологии.

С недавнего времени введено еще и лицензирование. Все организации, которые заказывают открытые листы, должны получать лицензию у Министерства культуры. То есть археологов тщательно контролируют, следя, чтобы в этой сфере работали только профессионалы.

- А как же «черные археологи»?

- «Черных археологов», несмотря на все ухищрения вышестоящих ведомств, все равно хватает. Не так давно был засушливый год, и по берегу Псковы можно было наблюдать странных людей с палочками и совочками, которые что-то искали. Именно так со стороны обычно выглядят «охотники» за древностями.

Прямых вторжений в культурный слой по Пскову мы пока не видели. Обычно «черные археологи» собирают то, что покажется в осыпях рек, на песчаных омывах. Иногда они работают на отвалах раскопов, проверяя наш профессионализм. Я знаю, есть люди, которые ежегодно и ежедневно (кроме зимы, естественно) выходят «на охоту», как на работу. И продают все, что находят, либо в Питер, либо в Прибалтику.

Оговорюсь, что я не имею в виду искателей вооружения времен Второй мировой, а говорю о тех, кто ищет древности.

- Это, в основном, вид заработка?

- Да, это даже не хобби. В большинстве своем псковские «черные археологи» - люди не только без высшего или специального образования, но зачастую и без среднего.

В псковских деревнях, где очень много курганов, копают не только свои. Бывает, приезжают из Санкт-Петербурга и, с помощью нанятой сельскохозяйственной техники, «проходят» курган траншеей или колодцем... При этом они разрушают памятник и вытаскивают «изюм» из большой «булки». Нам остаются только крошки.

Кстати, все предметы, которые добываются из земли, как правило, требуют реставрации, которую вряд ли смогут произвести неспециалисты.

- Неужели это так выгодно?

- У нас – нет. Находки псковской земли имеют небольшую самоценность, поскольку изделий из драгоценных металлов встречается очень мало.

Вот в причерноморских степях, где мне тоже приходилось работать, этот «бизнес» поставлен на широкую ногу: там уже работают профессионалы, не чета нашим.

По станицам бродит очень много рассказов о найденных несметных сокровищах. Вот, мол, один раз начальник милиции что-то нашел, выкопал и сразу из милиции уволился… Но стоит спросить у местных что-нибудь конкретно – все замолкают.

«Ученый не может быть одержим вещизмом»

По кабинетам археологов постоянно кочуют талисманы – всякого рода баночки, бутылочки и всякая разная мелочь. На подоконниках под цветочными горшками вместо поддонов можно обнаружить деревянные спилы.

- Я просто не могу это выкинуть, зная, что дереву около 500 лет, - поясняет Елена Александровна, - а мелочевка хранится просто из интереса, да ее и не так много. Вот попробуйте поднять, например, этот утюг… Теперь понятно, почему женщины раньше отличались богатырской силой?

- Скажите, а дома у вас тоже есть какая-нибудь коллекция?

- Нет, одно из правил археологической этики гласит: ученый не может быть одержим вещизмом. Иначе было бы очень трудно расставаться с находками. То, что вы видите на полках рабочих кабинетов, все эти баночки-скляночки – просто интересный мусор, извлеченный из техногенных слоев (с XVIII по XXI века - Авт.) и не имеющий исторической ценности.

Очень часто на раскопах к нам подходят и спрашивают, мол, ну что нашли? Это всегда очень бесит. Обычно я отвечаю: «Мы не ищем, мы исследуем».

Далеко не все понимают, что нас не интересуют только сокровища, клады или конкретные вещи. Из культурного слоя мы должны извлечь максимум возможной информации. Поэтому находки – это только одна из составляющих археологии. Ты уважаешь вещь не за то, что она из золота или серебра, а за ее древность, за то, к какой эпохе она принадлежит.

Кстати, с годами вырабатывается какая-то обостренная интуиция на находки. Со мной несколько раз приключались очень неожиданные вещи.

Однажды, на свадьбе брата в Херсонесе я поспорила с местными о возможностях и тайнах археологии. Стоя у одного из фундаментов античного здания, сказала, что сокровища лежат буквально под ногами, только мы их не видим, а знающий человек – он всегда найдет.

Все только рассмеялись: 70 лет назад все раскопано, исследовано, исхожено вдоль и поперек толпами туристов, какие сокровища?

Но в тот момент я действительно почувствовала особый кураж. И, к своему изумлению и даже испугу, пошарив рукой под углом кладки, обнаружила там античную монету византийского императора Аркадия.

Второй похожий случай приключился на городище Камно. Тогда мне повезло обнаружить в одной из кротовин каменный топор, по типу близкий к военным древнерусским топорам XI-XII веков.

Топор, как ценную находку я отдала музею, а вот монета лежит дома, как символ удачи.

Алена КАРПУХИНА.