Дело правды против правды «дела»

Политические репрессии появляются тогда, когда и народ, и власть хотят не знать правду

Накануне Дня памяти жертв политических репрессий редакция получила письмо от нашего постоянного автора из Пустошки, Нинель Юлиановны Эрдман [ 1 ]. Предлагаем вниманию читателей ее рассказ.

30 октября – день политкаторжан. День памяти и скорби о невинных жертвах бесчеловечного жестокого режима. Я называю такой режим преступным. Бывший полковник КГБ, бывший член КПСС, бывший Президент РФ, нынешний глава Правительства РФ и «генсек» партии «Единая Россия» В. В. Путин по поводу происходивших в советское время политических репрессий как-то сказал, что каяться нам не в чем, мол, с кем не бывает, мол, и в других государствах случалось...

Фото: Александр Сидоренко

О чёрных годах политических репрессий написано и рассказано немало.

Но я считаю, что каждому, у кого есть какие-то сомнения по поводу того времени, надо дать почитать «Дело врага народа». Эти «дела» написаны не сегодня, а тогда, в годы Большого Террора.

Сфабрикованные «дела» - самые главные свидетели обвинения того режима, именуемого советской властью, той партией ВКП(б), (переименованной позднее в КПСС), которые были организаторами, вдохновителями и исполнителями массового уничтожения людей.

Я читала «дело» своего отца в 1992 году (у меня есть большие сомнения, что я смогла бы это сделать сегодня).

Это страшный документ, свидетельствующий, что никакой законности в государстве в то время не существовало. Читая «дело», я убедилась: уничтожением людей занималась отвратительная грязная стая стервятников, которой было дозволено все. А во главе этой стаи стояли монстры – зверолюди.

Мой отец был арестован в мае 1938 года. (Наша семья тогда жила на Урале в Челябинской области). Его обвиняли в том, что он якобы являлся активным участником подпольной контрреволюционной антисоветской террористической организации правых, деятельность которой была направлена против ВКП(б) и советского государства; целью этой организации якобы являлось насильственное устранение существующего руководства партии и правительства.

Никаких доказательств этого обвинения представлено не было, голое утверждение – и всё. Но это была глобальная задача «врагов народа», а существовали и конкретные дела: «враги разрушили единственную теплицу..., в огурцы втыкали иголки..., плохая работа тракторов...» и т. п.

Как впоследствии было доказано, на территории Челябинской области никакая антисоветская организация никогда не существовала.

На первом допросе мой отец виновным себя не признал, поскольку обвинения были надуманные и нелепые.

На следующих допросах...

В деле имеется документ, показания работника областного управления НКВД Ф. (имя, отчество, фамилия и должность в «деле» указаны), сделанные им в 1940 году.

В своих показаниях Ф. написал: «Приступив к работе в 3-м отделе УГБ, я столкнулся с фактами нарушения революционной законности в части ведения следствия. К арестованным применялись методы физического воз действия... В целях формирования следствия каждый у себя в отделах и отделениях организовывали специальные комнаты-«отстойники», в которых арестованные днями простаивали на ногах, на коленях и в других позах; стояли до тех пор, пока не давали согласия дать следствию так называемые «чистосердечные показания»... В комнаты-«отстойники» и в камеры, где находились арестованные, направлялись так называемые «агитаторы», которые уговаривали арестованных давать «откровенные показания» о том, что мы, мол, являемся участниками контрреволюционной повстанческой организации...»

И ещё из показаний того же Ф.: «В ноябре или декабре 1937 года в числе других арестованных был несовершеннолетний мальчик, учащийся школы ФЗУ... Видя, что на него нет никаких материалов, я решил согласовать вопрос с начальником отдела на освобождение этого мальчика. Но начальник отдела заявил мне: «С таким мнением ты можешь попасть в спецкорпус (и показал пальцем вниз, где находился спецкорпус). Раз арестовали, добейся таких показаний, чтобы можно было пропустить на «тройку», и всё».

О том, какими методами добывались в органах НКВД свидетельские показания о деятельности «врагов народа», рассказывают те, кто давал «показания».

Приведу один пример. В 1956 году гражданка Е. (в «деле» указаны её фамилия, имя, отчество) объясняет, в каких условиях она давала показания: «Показания 23.01.39 подписаны мною, но я их не подтверждаю, потому что они были даны мною вынужденно под воздействием следователя. Меня вызвали в райотдел НКВД в 4 часа дня и держали до 1 часа ночи, требуя подписи показаний, которые написал сам следователь».

…Итак, на последующих допросах мой отец давал «чистосердечные показания».

Почти через год после ареста состоялось закрытое судебное заседание Военного трибунала Уральского военного округа. Заседание проводилось без участия сторон обвинения и защиты.

Приговор: высшая мера наказания – расстрел. Затем расстрел заменили 20-ю годами лишения свободы в концлагерях, с поражением в политических правах сроком на 5 лет и с конфискацией имущества.

Всё о чём я написала, это не роман. Это правда о том, как все было; я ничего не выдумывала, я обо всем прочитала в «деле» моего отца. Из этого же «дела» я узнала: сколько же людей было уничтожено только по одному «делу»! В «деле» названы десятки фамилий и против каждой приписка: умер в лагере, умер в тюрьме во время следствия, дальнейшая судьба неизвестна и – расстрелян, расстрелян, расстрелян...

Мне во время ареста отца было три года, брату – семь лет.

Об отце, после его ареста, мы уже ничего не знали. Не знали о приговоре, не знали, где он и что с ним.

Без права переписки – этим сказано всё. Только после реабилитации отца я узнала, что он находился в концлагере на Колыме, где и погиб в 1941 году.

Сразу же после ареста отца с работы уволили маму.

Мама очень тяжело заболела, и эта болезнь осталась до конца жизни.

Из квартиры нас выгнали. Мать со мной и братом уехала к своей матери в деревню, в Калининскую область.

На работу маму никуда не брали. В колхоз, где жила бабушка, её тоже не приняли. Председатель побоялся принять в колхоз жену «врага народа». Мама, чтобы прокормить нас, перебивалась случайными заработками. Потом на каких-то странных условиях председатель колхоза разрешил матери поработать счетоводом.

А моя жизнь мало чем отличалась от жизни других детей «врагов народа». Считалось счастьем, что я не попала в детдом для «вражеских детей».

Я даже сумела получить специальное образование. Только не благодаря советской власти, а вопреки ей. Советская власть рогом упиралась, чтобы не дать мне возможность это образование получить. Была в этом и моя вина. Во-первых, мне с детства внушали: говорить неправду нельзя, неприлично. Во-вторых, официальные власти нагло и мерзко врали: дети за родителей не ответчики. Но я-то не знала, что это вранье. Оттого и написала в своей автобиографии об отце так, как мне говорили взрослые, то есть правду.

И вот с этой правдой я ринулась в жизнь получать специальное образование. Началось моё хождение по приёмным комиссиям. Мне просто отказывали в приёме документов, называя разные причины отказа. Наконец нашёлся порядочный сердобольный человек, всё мне объяснивший. «Девочка,- сказал он,- у тебя очень плохая биография и ты выбираешь не те институты, куда тебя могли бы принять с такой биографией!»

А биография-то у девочки и действительно была никудышная: в три года от роду – тесная связь с врагом народа; а в шесть лет оказалась во время войны в оккупации.

Осознав все свои «преступления» перед государством, я по совету того же сердобольного человека отправилась туда, где мне позволили учиться.

За время своего «хождения за образованием» я повзрослела и поняла: говорить правду надо не всегда и никогда не надо верить словам коммунистов, находящихся у власти.

После окончания института я поехала на строительство Братской ГЭС. И там, в Братске, узнала еще одну правду: великую стройку коммунизма строили не только свободные люди, а в основном – заключенные. То же самое потом я видела и на БАМе, и на других стройках.

Читая и слушая, как некоторые граждане исстрадались без сталинщины и сталинизма, я никак не пойму, о чём они страдают: о том, что не смогут попасть в «отстойники» или о том, что в числе других заключенных не будут возводить великие стройки коммунизма? А, может быть, эти люди собираются сами устраивать «отстойники» и повелевать заключенными?

Любой другой вариант, как показала жизнь, в условиях сталинизма невозможен.

Впрочем, ходить за ответом далеко не пришлось.

Из публикаций в различных средствах массовой информации узнала, что издательство «Просвещение» обнародовало концепцию нового школьного учебника истории России.

Детям предлагается усвоить простую мысль: Сталин был «рациональным управленцем», а «Большой Террор» - всего лишь «прагматичным инструментом решения задач».

Как говорится: приехали – дальше некуда.

Хотелось бы знать заказчиков этой концепции...

И если по таким учебникам будут учить детей, значит, Россия никогда не станет демократическим государством.

А нам надо будет навсегда забыть, что существуют такие понятия, как права человека, общечеловеческие ценности, достойная жизнь. Навсегда.

Н. Ю. Эрдман, пенсионерка.
Псковская обл., пос. Пустошка

1 Предыдущие письма Н. Ю. Эрдман см.: «Я не знаю ни одного закона, постановления или иного документа, которые были бы мне, пенсионерке-инвалиду, во благо» // «ПГ», № 12 (331) от 28 марта – 3 апреля 2007 г.; «Практика власти – увеличив пенсию на копейки, повысить цену на всё на рубли» // «ПГ», № 39 (358) от 10-16 октября 2007 г.; Неприятные удивления // «ПГ», № 1 (370) от 9-16 января 2008 г.; «По-прежнему наш самый любимый инвентарь – грабли» // «ПГ», № 36 (405) от 10-16 сентября 2008 г.