Бомбили. Дома горели, как свечки

1941-2001: 60 лет с начала войны

Окончание. Начало в № 23

У моего деда Василия Ивановича немцы увели любимицу семьи корову по кличке «Цветок».

«По три ведра в день молока давала! Чистокровная «симменталка». Сожрут, наверное!», - плакал дед. «Столько натерпелись, Господи! То репрессии при коммунистах - те-то хоть свои… А теперь эти… Сколько же можно?!»

Взял веревку, молча полез на чердак… На счастье бабушка все поняла, подняла крик…

А в сентябре пришли из-под Острова тетя Валя – сестра отца с бабушкой Настей. Они жили в д. Трухново на берегу р. Великой у знакомых. Сказали, что Анатолий – мой отец вышел к ним из окружения и ушел в партизаны с дядей Сашей Григорьевым и Янковским… Дед Василий Иванович отдал свое новое зимнее драповое пальто, чтобы передали Анатолию - дело к зиме. Собрал кое-какой еды на обратную дорогу. С горечью узнали бабушка Настя с тетей Валей, что нас в Пскове нет. Что сказать Анатолию? Живы ли Надя с детьми?.. Может быть, действительно завалены в бомбоубежище и погибли в Полоцке? Милая моя бабушка Настя, как же ты дошла туда и обратно в твоем-то возрасте?

- Немцы, продолжал свой рассказ Алексей Игнатьев, собрали всех, кого смогли поймать, из ближайших домов Завеличья, Запсковья, центра и согнали на базарную площадь у собора. Кинотеатра-то «Октябрь» не было, была базарная площадь. На том месте, где сейчас «Детский мир», стояло здание Дома Красной Армии. На крыше его немцы установили зенитки. Там был штаб ихней дивизии. Зенитки стояли и на Кадетском корпусе (Дом Советов). Даже на крыше собора немцы установили зенитки – боялись! Согнали нас с Запсковья на площадь. Пока гонят, идем, отвернутся немцы, смотрим, куда бы «нырнуть». Кто знает, что у них на уме. А там, где памятник Ленину сейчас, стоят три столба - виселицы. Подогнали автомашину. Что-то зачитали… И повесили людей. Говорили – партизаны. Долго висели… с фанерками на груди.

А потом пошло: «Аусвайс! Биржа труда… За неподчинение немецким властям – расстрел!» На каждом заборе бумажки висели: «приказ коменданта», а в конце – «расстрел!»

А тут слух прошел: «Под Москвой немцев разбили!» Да и немцев в Пскове поубавилось. Появились поляки, румыны, итальянцы.

Приказ вышел о поголовном выселении. Облавы стали устраивать и увозить людей… В Германию.

Наши-то, запсковские, жили дружно. Беда всех породнила. Решили прятаться и ни в какую Германию не ехать. Попрятались в бомбоубежище в подвале Батовского дома. Вход заложили кирпичной кладкой и засыпали всяким хламом. Народу набилось уйма. Подвал большой. Соловьевы - мать с сыном, Максимова Надя с крестной тетей Настей, Богдановы – сын Петр с матерью, Жуковы – три брата Виктор, Александр и Алексей с матерью, Криклевские - Нина с сыном Олегом, сестрой Татьяной и старушкой-матерью, да и Гурецкая Катя и пятеро ее детей, Боровикова Шура. Гурецкий-то Коля постарше нас был, вылезет в окно ночью, то поесть чего принесет из подвала штаба напротив. Огурцов соленых, помидоров, картошки, свеклы.

Голодали. Воду брали из родника под берегом, а замерзнет, то из реки. В Пскове вода вкусная была. Пробирались поздней ночью в свои квартиры, что-нибудь сготовить, кипяточку вскипятить. Да и старались под дождь или снегопад, чтобы собаки след не взяли. За погодой следили строго, чтобы не нарваться на немцев…

Но все-таки собака привела патруль к нашему подвалу. Кричат по-немецки и по-русски: «Вег, шнель, выходи!» Мы притаились. Молчим. Собака лает, немцы кричат, бросили гранату в окно подвала. Хорошо, что еще там стена и дверь – никто не пострадал. Все стали кричать: «Не взрывайте! Выходим! Сдаемся! Не стреляйте!» Подошла огромная автомашина, крытая брезентом, разрисованная коричневым комуфляжем. Набили нас полный кузов и привезли на Полковую, а там народу видимо-невидимо. Подогнали эшелон с «телячьими» вагонами. Открыли вагоны и стали загонять людей прикладами, как скот.

А в вагонах дерьма по щиколотку. Люди боятся входить. Немцы кричат: «Шайза русиш швайн! Шнель!» Наталкали в вагоны битком и закрыли двери. Сразу стало нечем дышать. Привезли в Валгу. Открыли. Взяли наших 4 человека, принесли бак с кипятком. У кого были кружки, консервные банки, попили кипяточку, дали другим.

После Валги приехали в Литву, на станции Бигея – остановка, и началась бомбежка. Бомбили наши. Немцы открыли несколько вагонов и разбежались. А мы открыли остальные вагоны и тоже, кто остался жив, разбежались. А наши, запсковские, решили бежать совсем. Почти сутки шли с небольшими остановками. Пришли в какой-то костел. Пастор нас приютил, накормил, обогрел и дал возможность обсушиться. Не успели отоспаться, как нас нашли немцы. И отвезли в концентрационный лагерь на торфоразработках в 35 км от Паневежиса. Три барака: псковские, новгородские, смоленские…

Подростки и старики работали на торфоразработках, а остальных возили на автомашинах каждый день копать траншеи и строить укрепления. Летом в 1943 году ночью был массированный налет авиации. Охрана спряталась, и мы опять бежали. Сколько и где мы находились, неизвестно, так как мы с сестрой заболели тифом, и все было как в тумане. Нашли брошенный детский сад и там жили пока.

Потом нас с мамой забрал к себе на хутор старик-литовец. Мама давала нам какие-то лекарства, поила соком ежевики. Выжили… Пришли наши солдаты и приказали литовцу отвезти нас на лошади на станцию. К осени 44-го добрались до Пскова…

Теперь у Алексея Васильевича Игнатьева статус малолетний узника фашизма. Ему присылают письма на английском языке, в одном из которых я ему переводил адреса организаций по всему земному шару, куда он может обратиться для восстановления своих имущественных прав и возмещения ущерба, нанесенного этой войной. Такое впечатление, что это злая шутка на международном уровне.

Наши с Алексеем судьбы переплелись, и таких судеб оказались миллионы. Даже дивизии наших отцов сражались и гибли на Карельском перешейке бок о бок. 8-я армия, 2-й корпус, 54-я стрелковая дивизия, в которой воевал Игнатьев Василий Васильевич и 56-я Московская стрелковая дивизия, в которой воевал старший лейтенант Масленников Анатолий Фаддеевич. Я не знаю, в какой дивизии был командиром батареи капитан Григорьев Александр Григорьевич, Герой Советского Союза (посмертно) – мой троюродный дядя. Я не знаю, в какой дивизии погиб отец моего двоюродного брата Иванов Алексей Петрович, муж моей родной тети Вали. Все там же, на финской, на линии Маннергейма в 50-градусный мороз 1940 года. Но я до недавнего времени бессознательно гордился тем, что мои родственники участвовали в «Финской кампании» в борьбе против «белофинов»… И только сейчас, узнав правду о Советско-финской войне, я испытываю горькую жалость к тем мальчишкам, которые остались смерзшимися штабелями перед железобетонными дотами линии Маннергейма. 200000 двадцатилетних мальчишек! А на следующей войне, что началась в 1941-м, счет погибших пошел на десятки миллионов.

Я видел в морге 1-й советской больницы (Псковская областная) штабелями уложенные юношеские обнаженные замороженные трупы в декабре 1945 года, когда умер мой дед Василий Иванович Хомич, так и не узнавший счастливой жизни. Это были трупы пленных немцев…

60 лет со дня начала войны, а 7 ноября этого года исполнится 60 лет со дня гибели моего отца Анатолия Фаддеевича Масленникова и его друзей: Цветкова, Спиридонова, Шуры Алексеевой. Всю жизнь я иду по его следам и вот, кажется, нашел точное место, где отец упал, смертельно раненный… Деревня Зехново… Там будет установлен крест.

Прости меня, отец! Я не отомстил за тебя. Я не отомстил за слезы моей матери, которая до конца своих дней ждала тебя. Ни я, ваш сын, ни ваши внуки, ни теперь уже и правнуки, не будут мстить! Кому-то надо остановиться… Вечная вам память…

Финны сумели простить нас… Большая группа немцев-ветеранов войны прошла пешком от Берлина до Москвы, останавливаясь в каждом населенном пункте, они вставали на колени и просили прощения у нашего народа. Они нашли силы на это… Я не знаю, как их встретили в Москве… Когда об этом прошло сообщение по «Маяку», оно обожгло мое сердце. Горькими слезами я выплакал всю ненависть! Я им простил! Бог им судья! Всем. И тем, и другим…

Простите и вы…

Юрий МАСЛЕННИКОВ.
г. Псков.
Фото из семейного архива.

На фото:
- Житель д. Мухи П.М. Михайлов рассказывает автору о последнем бое А.Ф. Масленникова.
- У могилы отца.