«Тот уголок земли»

Земля Пушкина досталась ему по праву наследства и провидческой воле Судьбы

«...Вновь я посетил
Тот уголок земли…»
Александр Пушкин

Есть в нашем мире места, где хочется жить. Но, посещая их, ты понимаешь, что желание это неосуществимо. Удается приехать на часы или на краткие дни, вдохнуть жизненной силы воздух, отдохнуть взглядом, привести в порядок душу и мысли. И – уехать, в зыбкой надежде когда-то вернуться. Пушкину Михайловская губа досталась по наследству, а самую большую часть жизни он провел здесь поневоле, вынужденно – в ссылке 1824-1826 гг. Но и неволя не сделала для него эти края чуждыми – он знал эту землю всю жизнь, предчувствовал ее роль в своей судьбе и, приезжая в разные годы, думал в этих местах о главном – о жизни и смерти. Жизнь подарила ему здесь вдохновение, уединение и радость, а преждевременная, но многократно предчувствованная им самим смерть принесла вечный покой именно здесь. Всё сошлось для Пушкина воедино в этом укромном уголке земли, который сам он называл страной.

Фото: Лев Шлосберг

Сельцо Михайловские и его округа отразились в поэтических строках Пушкина многократно и многообразно, как никакое другое место.

Фото: Лев Шлосберг

Число топографически и визуально точных деталей этих мест, слившихся с его рифмами, исчисляется сотнями. По стихам Пушкина псковское имение его матери можно было бы восстановить из небытия в подлинной архивной и художественной точности.

Фото: Лев Шлосберг

Не случайно Гейченко расставил по дорожкам и тропкам здешних мест пушкинские строфы. Нет здесь такого природного образа, такого пейзажного вида, который не вжился бы в поэтический мир Пушкина. Верно будет сказать, что сами пушкинские образы во многом созданы, сотворены этими местами.

Фото: Лев Шлосберг

«На границе
Владений дедовских, на месте том,
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят – одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко, – здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал…»
(1835)

Фото: Лев Шлосберг

Михайловское и прилежащие ему села всю жизнь олицетворяли для Пушкина силу природы, молодость, внутренний строй души и представления о лучшем из мирских миров. Словно отражали его мечту о мирском счастии, до которой можно было дотронуться ладонью, в которую можно было войти, отворив калитку.

Фото: Лев Шлосберг

Пушкин придавал Михайловскому уголку мистические черты одухотворенного высшими силами материального мира и чувствовал свое глубинное родство с ним.

Фото: Лев Шлосберг

Здесь, в этом краю, он становился подлинным, обретал самого себя. Избегал суеты. Освобождался.

Фото: Лев Шлосберг

«Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в Истине блаженство находить,
Свободною душой закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной,
Участьем отвечать застенчивой мольбе
И не завидывать судьбе
Злодея иль глупца – в величии неправом…».
(1819)

Фото: Лев Шлосберг

Это место было словно заповедным залогом его мирского счастья – короткого, как северное лето и хрупкого, как детская сказка, и острое предчувствие краткости и хрупкости земного было с ним с самого начала:

Фото: Лев Шлосберг

«Поместья мирного незримый покровитель,
Тебя молю, мой добрый домовой,
Храни селенье, лес и дикий садик мой,
И скромную семьи моей обитель!
…Останься, тайный страж, в наследственной сени,
Постигни робостью полунощного вора
И от недружеского взора
Счастливый домик охрани!
Ходи вокруг его заботливым дозором,
Люби мой малый сад, и берег сонных вод,
И сей укромный огород
С калиткой ветхою, с обрушенным забором!..». (1819)

Фото: Лев Шлосберг

Чувство долга перед этими краями проявилось у Пушкина в юности, и вместо «прощайте» при отъезде с юношеского еще языка срывалось совсем другое, уже взрослое, мужское: «простите…»:

Фото: Лев Шлосберг

«Простите, верные дубравы!
Прости, беспечный мир полей,
И легкокрылые забавы
Столь быстро улетевших дней!
Прости, Тригорское, где радость
Меня встречала столько раз!
На то ль узнал я вашу сладость,
Чтоб навсегда покинуть вас?»
(1817)

Фото: Лев Шлосберг

«Навсегда покинуть» было невозможно.

Он не сразу понял и осознал это. Сила стреноженной молодой крови вступила в противоречие с неспешными устоями этих мест, и первой его реакцией на долгое пребывание в Михайловском (в начале ссылки) была почти ярость: «Бешенство скуки пожирает мое глупое существование», - писал он в 1824 году.

«На все, что с тобою случилось и что ты сам на себя навлек, у меня один ответ: поэзия», - ответствовал ему мудрый Жуковский.

И его слова были словами Бога. Пушкин понял это позже.

Фото: Лев Шлосберг

«…Но здесь меня таинственным щитом
Святое провиденье осенило,
Поэзия, как Ангел-утешитель, спасла меня
И я воскрес душой».
(1835)

Этот мир стал его поэтической Родиной. Он спас его от духовной смерти, от гибели дара Божьего, от отчаяния и озлобления. Наследственное Михайловское стало его духовным родником.

Согласия внутреннего и внешнего, именуемого гармонией, Пушкин искал всю жизнь. Искал мучительно и напряженно, и душевные поиски эти стали его поэзией. Он чувствовал, что здесь, в Михайловском, находится рядом с этой гармонией так близко, как нигде больше. Здесь, как нигде еще, он утолял свою животворящую духовную жажду.

«Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Cерафим
На перепутье мне явился…»
(1926)

Живой мир Михайловского спас Пушкина от поглощения его жизни «пустыней мрачной». Бешенство скуки уступало духовному труду.

«Поэзия, как Ангел-утешитель, спасла меня
И я воскрес душой».

Фото: Лев Шлосберг

Совершенно не случайно размышлял он здесь о пределе земного бытия, о смерти физической и о бессмертии души.

Здесь постепенно осознал он чистую и печальную формулу истины земной жизни: «На свете счастья нет, но есть покой и воля».

Покой и воля – вот согласный с его душой образ внутреннего и внешнего мира этих мест. Нигде больше он не мог быть воплощен. Нигде и не был.

«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег» [ 1 ].
(1834)

Ни одно другое место мира в его стихах, прозе и письмах не было удостоено этой высшей по духу мысли – о неизбежной кончине и вечном упокоении. Он примирял себя с этой мыслью и готовил себя к этому событию. Он находил в нем некое естественное и светлое очарование, духовно связывающее два мира – земной и загробный, на внешний образ которого смотреть было не мучительно:

«…Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор…».
(1836)

Он хотел подарить себе возможность вечного покоя именно здесь – здесь, где он провел времени много меньше, чем хотел бы, на этом свете, в этом мире. И само присутствие этого места рядом с ним успокаивало его.

«…Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживет мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.
…День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
…И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать…».
(1829)

Он не мог позволить себе жить здесь всю жизнь.

Он и не хотел этого. Освобожденное именно в Михайловском высшее призвание требовало от него жить на разрыв и в пространстве физическом, и в пространстве душевном. Он не принадлежал своей духовной родине при жизни.

«Покой и воля» были для Пушкина мечтой, которая в полной мере в земной жизни посещала его именно здесь, в Михайловском. И более в такой степени – нигде в мире.

Он мог повелеть себе именно здесь упокоиться навсегда.

И тем самым вернуть этому уголку земли свой земной долг – жизнью своей, словом своим и самой кончиной своей подарить ему бессмертие.

Лев ШЛОСБЕРГ.
Михайловское – Псков

 

1 Считается, что это – необработанный отрывок недописанного стихотворения. В рукописи имеется план продолжения: «Юность не имеет нужды в at home, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу — тогда удались он домой. О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги: труды поэтические — семья, любовь etc. — религия, смерть». Написано, вероятно, в июне 1834 г., когда Пушкин пытался выйти в отставку и поселиться в деревне. При жизни Пушкина не печаталось.