Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Архив
Алексей СЕМЁНОВ 18 сентября 2013, 10:00
-1000x1000.jpg)
Наталья Горбаневская в Пскове. 12 сентября 2013 года. Фото: Лев Шлосберг
Итак, я выбираю риск
глядеть на палящий солнца диск.
Итак, я выбираю честь
эту пылающую жесть
себе на крышу натянуть,
огонь, как пыль, с нее стряхнуть
и лечь под неостывший кров
в полночь на среду, под Покров.
Наталья Горбаневская. «Чайная роза»
Там она читала свои стихи, рассказывала о своей правозащитной деятельности, отвечала на вопросы.
Наталья Горбаневская побывала на Мироносицком кладбище – на могиле Павла Адельгейма, с которым так и не успела познакомиться. Дважды навещала дома Веру Михайловну Адельгейм, а перед отъездом в Москву, откуда скоро вернётся в Париж, съездила в Михайловское и Тригорское.
Маленькая седая женщина в джинсах и блузке в цветочек взяла в руки микрофон и первым делом рассказала о двух своих первых мимолётных визитах в Псков: «Первый раз это было в 1963 году. Я тогда училась на заочном отделении филфака Ленинградского университета. И после летней сессии я первый раз в жизни поехала автостопом – в Таллин, где жила моя однокурсница. Прожила там несколько дней, а из Таллина поехала в Псков.
Грузовик, в котором я ехала в кузове, ехал очень хорошо, но в какой-то момент начал прыгать по ухабам (чем не прозаическое дополнение к её стихам: «Если я автомобиль, / то, конечно, грузовик. // Если грязь и если пыль, / кузов мой из них возник…»? – Авт.)
Я увидела, что позади нас осталась табличка «Эстонская ССР» и въехала на территорию Псковской области.
В Псков я ехала с замыслом – повидать Надежду Яковлевну Мандельштам, с которой уже была знакома.
Это был очень неудачный визит, потому что я Надежду Яковлевну не предупредила, что приезжаю.
Она жила у женщины, которая, по подозрению Надежды Яковлевны, на неё стучала. Увидев меня, Надежда Яковлевна сказала: «Вы с ума сошли. Разве так можно?».
В общем, она куда-то на ночь меня пристроила, а утром я уехала, с ней не пообщавшись.
Второй раз я приехала сюда в 1972 году со своим другом – ленинградским поэтом Дмитрием Бобышевым2. Мы приехали к о. Сергию Желудкову, который Бобышева крестил. А я была крёстной матерью.
Так что если кто-то действиями Бобышева недоволен – а я бываю недовольна – то все претензии ко мне: плохо воспитала крестника.
Это все мои истории о Пскове.
Псков как город ни в тот, ни в другой раз почти не успела посмотреть. Завтра я на 78-м году жизни в первый раз еду в Михайловское. Такое со мной бывает.
Я первый раз в жизни побывала в Царском Селе накануне эмиграции. Я тогда знала, что уезжаю навсегда. Но это оказалось не так».
Спустя два с половиной часа, когда библиотека уже закрылась, мы вышли на крыльцо, пересекли площадь и спустились в подвал ближайшего кафе. Наталья Евгеньевна заметила большую стопку книг под барной стойкой, которую используют в декоративных целях.
«Как интересно», – произнесла Наталья Горбаневская.
Я наклонился и принялся вслух читать названия на корешках: «Диккенс, Бальзак, Толстой, снова Бальзак, Писемский…».
Пришло время задавать вопросы.
«Наталья Евгеньевна, сейчас на каждом углу – православный чекист, а в советское время вы часто православных чекистов встречали?». – «В советское время – нет. Это было немодно».
В конце разговора Наталья Горбаневская вдруг снова вернётся к моему вопросу и дополнит: «Я, может быть, не совсем правильно ответила на вопрос о православных чекистах. Конечно, были в те времена православные чекисты. Но это были агенты госбезопасности внутри Русской православной церкви. Это было их тайное дело. А сейчас уже без всякой связи с КГБ-ФСБ они ведут чекистскую политику».
Я ещё раз наполнил о лозунге, с которым Наталья Евгеньевна дважды выходила на Красную площадь – в 1968 и в 2013 годах.
«Говорят, что лозунг «За вашу и нашу свободу» – не совсем православный, потому что православным свобода не очень присуща. Что вы по этому поводу думаете?». – «Ну как?! – энергично не согласилась Наталья Горбаневская. – Нам Христос дал свободу! Главное, дал свободу выбора. Меня, правда, иудеи поправляли, что в иудаизме тоже есть свобода выбора. Но мне кажется, что настоящая свобода выбора появилась только с Христом». – «Наталья Евгеньевна, в своё время Иоанн Кронштадтский молился за то, чтобы Лев Толстой побыстрее умер. Когда убили о. Павла Адельгейма – раздавались такого же рода слова, смысл которых был в том: чем быстрее грешника призовёт Бог, тем ему же лучше. Разве это христианское мировоззрение?»
«Я как православный человек – протестую!», – воскликнул сидящий рядом поэт Артём Тасалов. Пришлось отреагировать: «Тем не менее – молился, причём неоднократно» [см.: Святой Праведный Иоанн Кронштадтский. Предсмертный дневник. 1908, май-ноябрь. Изд. «Отчий дом». М., СПб., Кронштадт 2006. С. 60, 70].
«Любая радость по поводу чьей бы то ни было смерти – это дело антихристианское, – ответила Наталья Горбаневская. – Когда я ловлю себя на таких нехристианских чувствах, то… Это должно касаться уж каких-то крайних тиранов. Или когда я говорю: «Даниил Романович Лунц3 – единственный из встреченных мною психиатров, которому я желаю переворачиваться в гробу. Хотя другие психиатры были не намного лучше. И знаю, что это чувства – нехристианские.
Я знаю, что гибели о. Александра Меня радовались, и в Церкви тоже радовались. Но тогда больше скрывали, потому что священноначалие участвовало в похоронах.
Конечно, Александр Мень всем сильно мешал, но о. Павел Адельгейм сейчас мешал гораздо больше. Поэтому они и радовались. Значит они очень плохие христиане. Я – не очень хорошая христианка, но они, по-моему, ещё хуже меня».
«Так получилось, что вы с Павлом Адельгеймом оказались в заключении примерно в одно время». – «Да… Надо проверить, когда его дело стало известным. Он был очень далеко. И, кроме того, известия о процессах по 190-й статье, если это происходило в провинции, не сразу доходили… Потом мы о нём писали в «Русской мысли», уже после его выхода из лагеря. Я думаю, что «Хроника текущих событий» об о. Павле писала наверняка, потому что на Западе стало это известно. Откуда же им стало известно, если не через «Хронику»4?
«Наталья Евгеньевна, Александр Солженицын – человек, который пострадал от Советской власти, а в конце жизни с Путиным общался лично, поддерживал Путина, оправдывал его». – «Это я не знаю. Тут я ничего не могу сказать. Солженицын сделал своё главное дело. И за это мы ему простим всё».
«Сейчас некоторые критики Алексея Навального упрекают его в вождизме. Вы видите в Навальном такие черты?». – «Безусловно. Безусловно. Я не буду оценивать Навального как такового. О нём я вообще не хочу говорить. Одно дело, когда он сидел – тогда я делала перепосты по поводу суда. Теперь он на свободе – сам как-нибудь защитится.
Меня вождизм смущает даже не в самом Навальном, а в толпах, его окружающих. Вот этого я очень боюсь. У нас был человек, который страдал вождизмом. Это был Виктор Красин5.
Я помню, когда Павлик Литвинов6 ещё в лучшие времена любовно говорил: «Ну, Витя же у нас хочет быть вождём». До чего довело его желание быть вождём – все потом увидели». – «А вы его потом не встречали? Он теперь ходит на суд по «болотному делу». – «Я его не встречала и не хочу встречать. Знаете, когда Якир приехал в ссылку, то сказал: «Я – сука». А Красин не может сказать «я был сукой» даже 40 лет спустя. Наоборот.
Тогда он говорил: «Мы спасали людей». Теперь говорит, что всё было правильно. Понимаете? Для меня ведь не важно, что человек давал показания – под давлением, под страхом, поверил в 64-ю статью и в расстрел. И Якира убедил, что 64-ю статью им действительно дадут и расстреляют. Хотя я не очень верю в то, что он действительно поверил. Ну, допустим.
Мне важно – как человек ведёт себя потом. Важно не то, что он дал ужасные показания, как он сам говорил – «шкурные». А важно то, как он из этого вылез.
И поэтому Якир, ясно говорящий: «Я – сука», для меня остаётся человеком, которого в эпизоде с их процессом я безумно жалею. А Красина, который считает, что он был прав, я не жалею».
«Наталья Евгеньевна, знакомы ли вы лично с Джоан Баэз?7» – «Нет, не знакома. Или можно сказать – знакома. Меня ей Буковский представил за кулисами во время концерта, на что она даже, по-моему, не прореагировала. На самом деле песню «Natalia» написала не Джоан Баэз. Эту песню написала иранская певица Шуша, жившая в Лондоне и ныне уже покойная. Джоан Баэз сделала песню знаменитой. И всё». – «А вас эта песня сделала знаменитой на Западе?». – «Я думаю, что нет. Её всё время цитируют и повторяют в России.
Наталья Горбаневская в Москве на историко-мемориальной демонстрации 25 августа 2013 года памяти демонстрации 25 августа 1968 года.
Но когда Джоан Баэз поехала в 1980-м году во времена «Солидарности» в Польшу, то в Гданьске пела эту песню. Вот там песню встречали хорошо. В Польше тогда моё имя было более известно, чем в Советском Союзе».
Разговор зашёл о Советской власти и о том, как она этой власти перестала доверять.
«Я это поняла довольно рано, – сказала Наталья Горбаневская. – Лет в двадцать мне уже было довольно ясно». – «Но вы ведь были комсомолка». – «Я была комсомолка до 28 лет. Как полагается». – «По возрасту вышли». – «Да, по возрасту вышла… Но хотела раньше. В уставе было написано: до 26 лет. Ко мне приходят за взносами, а я говорю: «Всё, мне 26 лет. Я уже могу быть некомсомолкой». А мне говорят: «Для этого надо подать заявление о выходе». Но подать заявление о выходе – это нарваться на неприятности. Так я осталась до 28 лет. Зато как я в 14 лет туда рвалась и боялась, что меня не примут, потому, что мне 10 дней до 14 лет не хватало! Но это был 1950 год. Мы были молоды. Либо подростки, либо совсем молодые. В нас это ещё не успело врасти.
Всё это пионерство-комсомольство было как шелуха, которую мы легко сбросили. А у людей старше нас это успело проникнуть под шкуру. Им было гораздо труднее изживать это. Тут разница между так называемыми шестидесятниками, которые все старше нас, и нами.
Я Бродскому сказала: «Иосиф, ну мы не – не шестидесятники!». Он ответил: «Мы – поколение 56-го года»…
У Натальи Горбаневской в сборнике «Чайная роза», который она привезла в Псков, есть такие стихи:
История поэзию не учит,
поэзия историю – тем паче,
и кто кого по пересылкам мучит,
не зарифмуешь…
Умри, мой стих, нечесаный, немытый
и, проявивши нрав, лишенный прав.
Невинно убиенный Лжедимитрий,
Заряжен в пушку, падает стремглав.
Тем не менее, взаимное влияние истории и поэзии прослеживается. Поэтические законы слишком часто не совпадали с советскими законами. А поэты не совпадали с теми, кто стоял на страже этого режима.
В какой-то степени именно неподцензурная поэзия привела в общем-то советскую молодежь к мысли о том, что Советская власть, в отличие от хорошей поэзии, не вечна. Правозащитниками стали немногие.
Так и хороших поэтов много тоже не бывает.
«У меня после ХХ съезда было ощущение, что мало что переменилось, – продолжила вспоминать Наталья Горбаневская. – Газеты остались прежними. Решающим моментом стали события в Венгрии. Осенью 1956 года вдруг появилось какое-то дыхание свободы. Гораздо более сильное, чем то, что назвал оттепелью Эренбург. Он назвал более ранний период.
А настоящая оттепель была осенью 1956 года – сентябрь, октябрь. Вышел альманах «Москва» со стихами Цветаевой. Вышел в «Новом мире» роман «Не хлебом единым». Но это даже весь октябрь не протянулось. Потому что уже в октябре было обсуждение и альманаха «Москва», и «Не хлебом единым» в Союзе писателей, где на них уже всех собак вешали. А речь Паустовского на одном из этих обсуждений наоборот – распространялась в самиздате. А потом наступила Венгрия…».
На встрече в библиотеке несколько человек спросили Наталью Горбаневскую о чувстве долга, то есть о том, что надо делать, чтобы остаться честным перед другими и перед собой? Что, например, заставило её выйти, рискуя жизнью, вместе с трехмесячным ребёнком на Красную площадь?
«Я никогда не говорила о том, что что-то должна, – ответила Наталья Евгеньевна. – Я стараюсь проводить границу между «смеешь» и «должен». Это очень важная разница. О нашей демонстрации знали десятки людей.
Ко мне пришёл отец-основатель правозащитного движения Александр Сергеевич Есенин-Вольпин и объяснял мне, почему он не пойдёт на демонстрацию. Я ему сказала: «Мне ничего не надо объяснять! Каждый решает только за себя».
У каждого могут быть очень основательные причины. Отговаривать нас отговаривали, но никто никого не уговаривал выходить на демонстрацию. Правда, были случаи отклонения от этой обычной практики.
Таким способом была сформирована «Инициативная группа по защите прав человека в СССР» в 1969 году, когда часть её членов, чьи подписи стояли в её поддержку, только задним числом узнали о создании группы и об отправленном на Запад обращении.
Это было очень серьёзное нарушение принятой у нас этики.
Потом люди, которые это сделали, нарушили этику не менее серьёзно. Это Виктор Красин и Пётр Якир. Именно они были инициаторами создания группы без предупреждения половины участников.
Значительная часть инициативной группы была арестована. Кто-то потом эмигрировал.
На свободе осталось четыре члена инициативной группы – Татьяна Великанова, Татьяна Ходорович, Александр Валуцкий и Сергей Ковалёв. И они почти после полуторагодового перерыва – невыхода «Хроники текущих событий» – провели в Москве пресс-конференцию и взяли на себя ответственность за дальнейшее распространение «Хроники текущих событий» и передали иностранным корреспондентам три номера «Хроники…». Там всё было отражено, пусть и с запозданием. «Хроники…» возобновилась.
Только это, на мой взгляд, смыло первородный грех инициативной группы».
Участников встречи с Натальей Горбаневской заинтересовала ещё одна важная по нынешним временам вещь: как вести себя при столкновении с государственной машиной?
«Одни считали, что могут обхитрить, – ответила Наталья Горбаневская, – сказать, что книги получили от людей умерших или эмигрировавших. Или от иностранцев. Была очень нехорошая тенденция: иностранцев «закладывать» можно.
Но после этого иностранец явно терял возможность когда-нибудь вернуться в Советский Союз. Правда, в большинстве люди как-то держались. Хотя всякое было.
Недавно как раз показывали фильм – я считаю, не очень удачный, но во многих частях всё же удачный – о процессе Якира и Красина. Его можно найти на сайте телеканала «Дождь».
Там, в частности, выступает мой друг Гарик Суперфин8. Он «потёк», он давал ужасные показания. Но потом он сделал заявление следствию, что те показания, которые он дал, это – ложные показания, сделанные из шкурных интересов. И он от этих показаний отказывается.
Это было в Орле. После чего следователь приехал из Орла и стал всех нас вызывать, показывая его первоначальные показания. Там было не столько по делу, а дурные характеристики людей.
Вся Москва, конечно, кипела: какой Гарик оказался плохой! Мы – несколько его друзей – чувствовали вокруг себя почти остракизм.
Но я говорила: «Что-то тут не так. Если мы не будем верить в предательство, то обратная связь подействует, и всё будет в порядке».
Но, оказывается, обратная связь была от него к нам, а не от нас к нему. Он уже отказался от показаний. Поэтому мы, видимо, чувствовали и не верили. В марте следующего года, выступая свидетелем в Орле, он сказал: «Прошу иметь в виду, что я дал ложные показания и больше никаких показаний давать не буду».
Когда мы узнали об этом, это почти совпало с высылкой Солженицына. Это был такой момент, когда после процесса Якира и Красина, погрузившего всех в большую тоску, вдруг пошло очищение. Нормализация. После этого, через несколько недель, состоялась та пресс-конференция по «Хронике текущих событий».
В продолжение темы Наталья Горбаневская привела «совершенно фантастический пример Татьяны Михайловны Великановой»: «Татьяна Великанова9 – со мной почти все соглашаются – в диссидентском движении высший нравственный авторитет. Она – абсолютно безупречная.
Скажем, она более безупречная, чем ряд куда более знаменитых людей, даже, чем Андрей Дмитриевич Сахаров, к которому по разным поводам бывали разные претензии.
Татьяна Михайловна была 25 августа 1968 года на площади. Слева от меня были Борис Файнберг и Таня Баева. Я была за коляской, а передо мной стояли две женщины. Одна из них, как оказалось, была Таня Великанова, а другая – её подруга Панова. Я Таню не знала, но вижу – какое прекрасное лицо и понимаю, что это не случайный человек, а кто-то из наших.
Когда меня начали забирать, она вынула моего трехмесячного ребёнка из коляски и дала мне его.
А воины в штатском забирали в это время коляску.
Я после ночного обыска единственная осталась на свободе, исключая случай Тани Баевой, поскольку её Лариса (Богораз. – Авт.) отговорила: «Скажи, что ты не участвовала в демонстрации, а просто присутствовала».
На следующий день меня вызвали повесткой на Петровку, хотя ребята все уже были в Лефортово, в тюрьме КГБ.
Татьяну Великанову привели на очную ставку со мной.
Это очень интересно: мы познакомились на очной ставке. И я вижу – она рассказывает. Рассказывает чистую правду – о том, как демонстрантов били, как рвали плакаты. То же самое она рассказывала на суде. После чего в приговоре было написано: «Вина такого-то доказана и подтверждается показаниями, в том числе и Великановой…».
С тех пор Таня Великанова никогда ни на одном допросе не давала никаких показаний».
У Натальи Горбаневской спросили: «Чем отличается задержание 25 августа 1968 года10 от задержания 2013 года?11»
«Да, но меня-то сейчас не задержали, – ответила Наталья Евгеньевна. – Я смотрела, как ребята очень спокойно уходили в машину. Мне кто-то потом написал: «Небось, завидно было?».
Я ответила: «Совсем не завидно. Если бы меня задержали с моим польским паспортом, они бы пошли как иностранные агенты». А разница… Во-первых, не били. Плакаты не рвали. Мы им пытались сказать: «Это акция не политическая, а мемориально-историческая». «Но незапланированная», – говорят они. – «Да, незапланированная.»
Правда, она была запланирована. Они хотели спросить: «Не согласованная?».
Мне написал Сергей Шаров-Делонэ, двоюродный брат Вадима Делонэ: «Мы собираемся 25-го пойти на Красную площадь». Я сказала: «Ну, наверное, и я с вами».
Я колебалась, а потом села и написала у себя в блоге: «Иду на пл.». И пошла.
Но меня не задержали. Я недолго простояла возле большого плаката. Потом я, правда, подошла. Мы говорили полицейским, что через пять минут разойдёмся. Но это их не устраивало. Это для меня загадка.
Если бы мы через пять минут разошлись, и не было бы задержаний, то это бы прошло почти без откликов. Кому нужен был отклик?
Или они просто по глупости? Когда в 1968 году всех увезли, а я дольше оставалась из-за коляски, то ходила и говорила: «Демонстрация была против советского вторжения в Чехословакию. Моих товарищей били. Порвали плакаты. У меня порвали чехословацкий флажок».
В 2013 году было немножко по-другому.
Когда всех увезли, а я осталась, то давала интервью. В этом разница.
И ещё разница в том, что бросается в глаза на нынешних митингах протеста: руки над толпой – с фотоаппаратами, с камерами.
А от нашей демонстрации 1968 года не осталось ни одной фотографии. Для меня это огромная разница».
Предсказывать будущее России Наталья Горбаневская отказывается, а вот о недавнем прошлом готова говорить обстоятельно.
«Я считаю, что в 1989-91 годах произошло два важнейших события ХХ века, – сказала она на встрече в областной библиотеке. – Во-первых, рухнул коммунизм. Думаю, что даже в приблизительном виде, в котором он существовал, коммунизм невосстановим.
Все нынешние поползновения, в том числе и юных людей, очарованных коммунистической пропагандой, всё равно остаются маргинальными. Они не имеют той силы влияния, которую имели в своё время столь же маргинальные большевики. Тогда вся передовая интеллигенция считала, что враг справа, а не слева.
И второе событие: рухнула Советская империя. Вначале рухнул социалистический лагерь, а потом – Советский Союз.
То, что ваш президент называет крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века, я считаю крупнейшей геополитической удачей ХХ века.
Что же дальше? Я думаю, что эйфория, которая тогда охватила очень многих, совершенно необоснованна. Я уже тогда так думала.
Было понятно, что из этой трясины, страшной трясины, ни экономика, ни политика, ни люди не выберутся без страшных травм. Потребуется несколько десятков лет.
Странам Восточной Европы было легче, они меньше прожили под этим режимом. У них ещё были свежи воспоминания о докоммунистическом времени.
Тем не менее, у них до сих пор очень многие вещи проходят травматически. Эти травмы не обязательно отражаются в рецидивах коммунизма.
В Советском Союзе память – трудовая, человеческая, религиозная – в огромных массах была утрачена. Были какие-то звенья передачи этой памяти, но их было очень немного.
Очень многие вещи приходилось строить с нуля, часто – с места в карьер, с ошибками.
Сейчас говорят, что в России всё пошло назад. У меня такого впечатления нет.
Я думаю, что всё идёт очень непонятными зигзагами, уклоняясь то взад, то вперёд, а в основном – в сторону.
Я понимаю, что тем, кто здесь живёт, это бьёт и по шее, и по голове, и по карману, и по душе.
А я гляжу на это со стороны, и никаких рецептов, чтобы выпутаться из этого, у меня нет. Рецепты могут быть найдены только здесь.
Я думаю, что это будет связано с созданием гражданского общества – снизу, а не сверху, как это придумывает власть.
Гражданское общество в любой стране создаётся снизу из самых разных течений, неправительственных организаций. Не только правозащитных, не только экологических, а каких угодно. Из групп по интересам, групп культурных…
Дело в том, что в России число людей, участвовавших в некоммерческих организациях, даже до того, как их начали называть иностранными агентами, ничтожно.
В Польше, гражданкой которой я являюсь, жалуются, что у них очень мало людей участвует в неправительственных организациях – в разы меньше, чем в Западной Европе.
А в Российской Федерации, если считать процент от числа населения, некоммерческих организаций в десятки раз меньше, чем в Польше. Самоорганизация – это единственный путь, на мой взгляд.
Так было в Москве во время «ОкупайАбай». Но как только их прогнали с Чистых прудов – вместо просвещения пошла пропаганда. Поэтому я и не люблю вождизм. На Кудринской площади было уже всё не то. Хотя потенциал самоорганизации в России есть, но мало используется».
Читатели всё же спросили: «Наталья Евгеньевна, как вы видите будущее России?». – «Я никогда не была футурологом, - ответила Наталья Горбаневская. – И не собираюсь им быть. Будущее России зависит от вас самих».
Давать свою оценку роману Людмилы Улицкой «Зелёный шатёр» (в нём говорится о судьбах советских диссидентов) Наталья Горбаневская несколько раз категорически отказалась («потому что Люся – моя подруга»), зато охотно заговорила о других современных авторах, которые ей кажутся интересными: «Есть замечательный поэт и прозаик Олег Юрьев. Очень прошу запомнить его имя».
Сама Наталья Горбаневская входит в круг сетевого альманаха «Новая камера хранения», в этом кругу особо выделив поэта Игоря Булатовского.
«А из прозаиков мне очень нравятся Владимир Рафеенко и Александр Иличевский, но у Иьичевского – далеко не всё, – пояснила Наталья Горбаневская. – Мне очень нравится роман «Перс». Для меня важно, чтобы сюжет был – не главное. Бывает роман-story, а бывает – роман-сказка, что совсем не означает, что он рассказывает о волшебных вещах. Так вот, романы Олега Юрьева и «Перс» Александра Иличевского я считаю романами-сказками».
С любимыми поэтами ХХ века, по словам Натальи Горбаневской, «всё очень просто: Мандельштам, Ахматова, Бродский».
Однако не только авторы, но и сама жизнь подбрасывает нам новые интересные сюжеты. Один из них Наталья Горбаневская увидела на московском процессе по «делу 6 мая», не говоря уже о записи суда над правозащитниками сорокалетней давности.
Наталья Горбаневская считает, что запись того, что происходило на суде – «готовая радиопьеса, в которой невероятно видны характеры – от подсудимых до судьи и милиционера-свидетеля (который честно рассказывает, что вначале дал одни показания, но потом пришёл начальник, и он дал другие показания)».
* * *
Сорок с лишним лет назад, находясь в страшной темнице полковника Лунца (Институте им. Сербского) Наталья Горбаневская, видимо вспоминая свой выход на Красную площадь, на Лобное место, к храму Покрова на Рву, закончила начатое на воле стихотворение:
Какая безлунной, бессолнечной ночью тоска подступает,
но храм Покрова за моею спиною крыла распускает,
и к белому лбу прислоняется белое Лобное место,
и кто-то в слезах улыбнулся – тебе ль, над тобой, неизвестно…
Кажется, что до сих пор кто-то сквозь слёзы продолжает широко улыбаться.
Скоро очередной Покров.
1. Наталья Евгеньевна Горбаневская (род. 26 мая 1936 г.) – русская поэтесса, переводчица, правозащитник. Была инициатором, автором, редактором и машинисткой первого выпуска самиздатовского бюллетеня «Хроника текущих событий». Участница демонстрации 25 августа 1968 года против введения войск стран Варшавского договора в Чехословакию. В 1970 г. направлена на принудительное лечение в психиатрическую больницу тюремного типа, где содержалась 2 года и 2 месяца до 22 февраля 1972 года. 17 декабря 1975 года эмигрировала. Лишена советского гражданства. Живёт в Париже. Работала в редакции журнала «Континент», была внештатным сотрудником радио «Свобода», с начала 1980-х годов и до 2003 года работала в газете «Русская мысль». С 1999 года состоит в редакции и редколлегии русскоязычного варшавского журнала «Новая Польша», публикуется в нём как автор и как переводчик. С 2005 года гражданка Польши.
2. Дмитрий Бобышев (11 апреля 1936 г.) — русский поэт, переводчик, литературовед. В начале 1960-х годов вместе с Иосифом Бродским, Анатолием Найманом, Евгением Рейном Бобышев входил в ближайший круг Анны Ахматовой.
3. Даниил Лунц — советский психиатр, полковник КГБ СССР, один из известных представителей практики использования психиатрии в политических целях в СССР. В 1960-е и 1970-е годы был сопредседателем (вместе со А. В. Снежневским) стационарной судебно-психиатрической экспертизы института им. Сербского, дававшей заключения относительно психического здоровья известных советских диссидентов, на основании которых они подвергались принудительному лечению в психиатрических больницах. Обследовал, в том числе, А. Д. Синявского, А. С. Есенина-Вольпина, Н. Е. Горбаневскую, И. А. Яхимовича, В. И. Файнберга, В. К. Буковского, Ю. А. Шихановича.
4. Уже после встречи Н. Горбаневская прислала точную информацию: «Хроника текущих событий» писала о деле о. Павла Адельгейма неоднократно: в №№ 13 (30 апреля 1970 г.), 17 (31 декабря 1970 г.), 24 (5 марта 1972 г.), 25 (20 мая 1972 г.), 34 (31 декабря 1974 г.).
5. Виктор Красин (р. 1929 г.) — советский экономист, правозащитник. Впервые арестован после 3-го курса философского факультета МГУ. Узник сталинских лагерей (1949-1954 гг.). Участвовал в издании «Хроники текущих событий». Один из участников и инициатор создания Инициативной группы по защите прав человека в СССР (1969—1972 гг.). Политзаключенный (1969—1971 гг. в ссылке). Вновь вместе с Петром Якиром был арестован 12 сентября 1972 года. Процесс над Красиным и Якиром в 1973 г. привел к кризису правозащитного движения в СССР. 1972. Они признали себя виновными и дали нужные КГБ показания. Красин написал покаянное письмо Андропову. 5 сентября 1973 года Красин и Якир участвовали в пресс-конференции в клубе журналистов и вскоре были освобождены.
6. Павел Литвинов (род. 1940 г.) — российский физик, педагог, участник правозащитного движения в СССР, один из участников «Демонстрации семерых» на Красной площади. Составитель самиздатских сборников «Правосудие или расправа» (1967) и «Процесс четырёх» (1968, о суде над Александром Гинзбургом, Юрием Галансковым, Алексеем Добровольским и Верой Лашковой). Автор вместе с Л. И. Богораз «Обращения к мировой общественности» (1968) — первого открытого обращения советских диссидентов к Западу. Политзаключённый (полгода в тюрьмах, 1968—1972 гг. в ссылке – работал электриком в Читинских урановых шахтах).
7. Джоан Баэз (9 января 1941 г.) — американская певица и автор песен, политическая активистка, участница Вудстокского фестиваля. В 1973 году Джоан Баэз исполнила песню «Natalia» на стихи Shusha Guppy о Наталье Горбаневской, заключенной в спецпсихбольницу (диск «From every stage», 1976 г.).
8. Габриэль Суперфин (род. 1943 г.) — филолог, участник правозащитного движения в СССР. В 1964—1969 годах учился на отделении русской филологии историко-филологического факультета Тартуского университета (ученик профессора Ю. М. Лотмана), отчислен по представлению КГБ. В 1970—1972 годах — один из редакторов подпольного правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий». В июле 1973 года арестован, в мае 1974-го приговорён Орловским областным судом по статье 70 Уголовного кодекса РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) к пяти годам заключения и двум годам ссылки. Срок отбывал в пермских политических лагерях и Владимирской тюрьме, ссылку — в селе Тургай Казахской ССР.
9. Татьяна Великанова (1932—2002) – программист, учительница математики, участница правозащитного движения в СССР, политзаключённая, одна из членов-основателей первой в Советском Союзе правозащитной организации «Инициативная группа по защите прав человека в СССР». В 1970 г. Великанова взяла на себя основные организаторские функции в подготовке главного периодического издания советских правозащитников «Хроника текущих событий» — машинописного информационного бюллетеня, выходившего с 1968 г. За девять лет под её руководством было выпущено около тридцати выпусков «Хроники».
10. 45 лет назад, 25 августа 1968 года, на Красную площадь вышли Павел Литвинов, Лариса Богораз, Константин Бабицкий, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Виктор Файнберг, Татьяна Баева и Наталья Горбаневская.
11. 25 августа 2013 года на Красной площади были задержаны 10 человек: Георгий Гришко, Алексей Давыдов, Марфа Лавинская, Елена Макарова, Надежда Митюшкина, Роман Петрищев, Александр Рыклин, Нина Фальковская, Сергей Шаров-Делоне, Михаил Шнейдер.
.jpg)