Манифестация Медеи

Илона Маркарова: «Это спектакль-манифест, шквал – звуковой и эмоциональный»

Моя Медея не театр…
Моя Медея невозможна…
Кидайте камни или жемчуг,
Моей девчонке нипочём
Я не оставил вам надежды…
Лёха Никонов.

Режиссёр Джулиано Ди Капуа перед представлением панк-оперы «Медея» на сцене Псковского академического театра драмы им. А.С. Пушкина поднялся на балкон, уговаривая зрителей спуститься вниз и сесть в первый ряд. «Вы мне там нужны!» - говорил он, не сдерживая эмоции. Зрителей на спектакль, в своё время удостоенный Гран-при премии Сергея Курёхина в области современного искусства, пришло человек сто. Так что пустот в зале было достаточно.

Начались пересаживания. Две девушки пересели, подумали-подумали и, не дожидаясь того, пока грянет музыка или то, что её заменяет, снова отправились на задние ряды. Им вслед, под смех зрителей, раздался громкий шёпот артиста и по совместительству перкуссиониста: «Куда?! Сидеть!»

«Я вижу, как легко в человеке просыпается национализм»

Медея (Илона Маркарова) судит других и приводит приговор в исполнение. Фото: Тимур Галимов

«Медея» в постановке Джулиано Ди Капуа - зрелище вызывающее. Но что именно оно может вызвать – зависит от зрителей. Восторг, возмущение, вопросы… Впрочем, множества вопросов быть не должно. И текст, и образы вполне понятны. Иногда, если речь о монологах, это очевидные лозунги или констатация фактов («Москва, Коринф, Афины и Колхида // - Везде одно и то же - // Ширма, // Что называется законом!» или «Грязь, нищета и тирания, // Которая у вас в крови, // Война, // Коррупция власть предержащих...»). Здесь сложно что-нибудь не понять. В этом-то как раз и панк-прямота, заявленная в афише (раньше спектакль называли зонг-оперой). Минимум сложных метафор. С этого спектакль и начинается – с задиристых слов.

В поэме «Медея», изданной отдельной книгой, Лёха Никонов вложил в уста Медеи: «Я вас приветствую, рабы! // Вы заслужили свой удел… Я приглашаю вас, рабы! // Ибо свободных в этом зале нет…»

Свободных в зале нет, но свободных мест – сколько угодно.

Свободных в зале нет, но свободных нет и выше. Это если говорить о словах.

«Медея» петербургского итальянца Ди Капуа - это моноспектакль, хотя людей на сцене немало. Но слово предоставляется только Медее (Илона Маркарова). Это её исповедь. Это её проповедь. Это её манифест. Остальные подыгрывают – как актёры и как музыканты.

После спектакля я уточнил у Илоны Маркаровой: «Мы слышали версию Медеи. Это она говорит, что оклеветана. А вы сами считаете, что она оклеветана?» - «Да, конечно, - ответила исполнительница главной роли. - Иначе бы я не стала играть. Идея спектакля была моя. Меня очень поразили события, которые тогда происходили. Мне очень больно, когда такие события происходят в стране, в которой ты выросла….»

«Тогда» - это в 2008 году. Грузия. Южная Осетия. Россия. Война.

«Я родилась в Грузии, – продолжила рассказ Илона Маркарова. - Но ещё больше меня поразила реакция моих близких, моих друзей. Я не ожидала услышать то, что они говорили…» - «То есть они одобряли войну?» - «Они одобряли, они не задумывались… Больше всего меня бесит мнение домохозяек, и это вне пола. У мужчин тоже так часто бывает. Они что-то слышат. Они начинают зачем-то говорить о политике, хотя есть много прекрасных тем. Говорить полную необоснованную ерунду. Оскорблять. Я вижу, как легко человека обмануть, как моментально в нём просыпается национализм… У меня буквально недавно такая ситуация произошла. Был политический спор об Украине, в котором я не принимала участия. Но в какой-то момент я не выдержала и сказала: «Хватит». И в ответ я услышала очень много…»

Иначе говоря, «Медея» - это очень личный спектакль. Наверное, это самое сильное, что в этом спектакле имеется. Личное отношение. Не слова, не музыка, не проекции, а боль. Когда Медея произносит: «Колхида снова оккупирована кем-то», - то это не отвлечённые, а вовлечённые слова.

Медея против медиа. «Оклеветанная молвой», она переходит в контрнаступление.

Итак, это была идея Илоны Маркаровой – пригласить радикального автора, панк-поэта Лёху Никонова. Илона Маркарова решила, что он справится.

Справился лидер группы «Последние Танки В Париже» Лёха Никонов или нет – судить зрителям, среди которых мнения разошлись – по шву. Отчасти разошлись потому, что не все расслышали слова (но если бы расслышали все – разошлись бы ещё больше). И это в Большом зале псковского театра драмы происходит не в первый раз. Зритель с третьего ряда мне сказал, что мало что уловил. Я сидел намного дальше и услышал почти всё, хотя с настройкой звука всё равно имелись очевидные проблемы.

Для тех, кто не расслышал: в самом начале зрителям предлагают ознакомление с глоссарием Медеи.

«Б» – Беда, «В» - Величие, «Г»» - Горе, Грек (Грех?), Гордыня. Потом Медея достаёт ту букву, которую любит по-настоящему. Естественно, это «М» - Медея, Месть, Могила, Мрак. А дальше начинается крушение – букв и надежд.

Вначале Медея и все остальные - в белом. Но чем дальше, тем темнее. Тёмные силы гнетут. Кровь и ложь льётся рекой.

«И простой смертный может поджечь город»

«Каждый раз, когда мы играем этот спектакль, происходят какие-то события, которые заставляют его по-новому звучать, - стоя в театральном вестибюле, продолжила комментировать Илона Маркарова. - Сейчас – моя любимая Украина, куда я регулярно езжу на гастроли, вызывает у меня бурю эмоций и слёз». – «За годы существования спектакля текст менялся?» - «Нет, не менялся. Были небольшие правки…» - «Кстати, что будет в сентябре 2015?» - «Империя… Продолжаться будет… Когда мы делали этот спектакль – это была реакция на войну в Осетии. К сожалению, спектакль оказался во многом пророческим».

Рассуждая о театре, Илона Маркарова произнесла: «Для меня театр, помимо всего прочего, это энергообмен».

Однако панк-оперы «Медея» это не касается. «Медея», скорее, исключение, потому что «здесь нет такого обмена со зрителем, когда чувствуешь реакцию».

Илона Маркарова объяснила, почему энергообмен здесь не предусмотрен: «Это спектакль-манифест, шквал – звуковой и эмоциональный…И, как ни странно, что, казалось бы, он такой агрессивный, негативный, а в итоге получается что-то светлое».

То есть непосредственной реакции зала, если не считать выходящих во время представления из зала людей, здесь нет. Зрители во время спектакля не плачут, не смеются, не аплодируют.

«Ваша Медея – революционерка, - задал я заключительный вопрос. - Агрессия идёт не только по отношению к ней. Она тоже подключается к этой игре. Играет по правилам своих врагов. Я правильно понимаю?» - «Просто в какой-то момент она достигает какого-то своего предела, - ответила Илона Маркарова. - Недавно состоялась премьера нашего спектакля «Жизнь за царя», сделанного по документам, оставленным народовольцами – членами партии «Народная воля». Мы исследовали тот момент, когда человек доведён до предела и что он делает дальше, когда он ударяет в ответ. Мы не говорили о том, что хорошо и что плохо. Мы ставили знак вопроса. Сейчас, когда говорят про терроризм, очень часто называют терроризмом те действия отчаявшихся людей, чьи родные сёла были сметены с лица земли… Возможно, это отчаянный ответ, в результате которого страдают невинные люди. Люди не вдумываются, что это только ответ, отчаянный ответ… Медея - «Сошедшая с ума, // И мстительная будто?» - но по мифам она не человек, а полубогиня. Ей доступно то, что недоступно простым смертным. Хотя это доступно и простым смертным, которые пытаются думать, пытаются что-то делать… И простой смертный может поджечь город. Это её такой ответ на всё то, что с ней сделали».

«Медея – возмездие за раболепие!»

Перед самым началом панк-оперы «Медея» я со зрителями в зале обсуждал спектакль, игравшийся на этой же псковской сцене за неделю до этого – «Песнь песней». [ 1] В частности, мы говорили о фильме «Цвет граната» Сергея Параджанова, который определённо должен был повлиять на спектакль Большого театра кукол «Песнь песней».

И вот проходит час. На сцене - панк-опера «Медея», а на экране над сценой появляется кинокадр - ступня, давящая горсть винограда. Это отрывок из фильма Сергея Параджанова «Цвет граната». Мир тесен.

Мир тесен и жесток.

Оболганная эмигрантка Медея начинает выводить врагов на чистую воду, точнее – на чистую кровь.

В панк-опере Медея – жертва, переходящая в атаку. Детей она не убивала (это Еврипид за пять талантов немного подкорректировал историю, обелив жителей Коринфа), но насилие ей не чуждо. Медея готова к насилию настолько же, насколько она готова к разоблачению того общества, в котором оказалась. Медея, словно на митинге, обращается к обывателям:

Вы все кичитесь
Своими добродетелями
И моралью.
Смотрите на себя.
Включите свет!
Вы честные, нормальные,
За вами нет грехов.
Встаёте в семь утра,
Идёте на работу,
Потом домой, где развлечения, жена,
Потом суббота,
Война и смерть…

Наверное, когда Илона Маркарова произносит эти слова, то вспоминает «домохозяек» обоего пола.

Лёха Никонов намеренно не зацикливался на далёком прошлом. Он легко позволяет мифической полубогине Медее произносить:

Виновны те, кого тиран укажет.
А дальше снова пиво, водка, домино...
Такая жизнь.

Коринф, пиво-водка, Ясон, Москва, Колхида – в общем, «история моя - игра свободных сил».

Пусть красными цветами пылают храмы;
В них добродетелью считается холуйство…

Кипящая Медея ХХI века швыряет в лицо смиренным обывателям одно обвинение за другим. Добрая волшебница становится злой колдуньей. Мясорубки методично вращаются. На политической кухне есть проблемы с вытяжкой. За окном гроздья гнева становятся всё спелее. Скоро настанет пора собирать новый урожай.

Остаётся невидимому Лёхе Никонову произнести: «Медея – революция! Медея – кровавый призрак! Медея – возмездие за раболепие! Медея – оружие богов!» Для него и для его героини уже всё ясно. В уста Медеи автор вложил безнадёжные слова:

Начнётся новый бунт
Кровавый и бессмысленный.

В мире всегда есть тот, против кого можно бунтовать:

Как все тираны,
Он любит представляться славным малым.

Однако не всегда находится тот, кто способен бунтовать. Это счастье одних и несчастье других. Сохраняется надежда хоть на какой-то закон, порядок. На мораль, в конце концов.

Но Медея не ведает жалости:

Закон, порядок, правосудие, мораль.
За ними прячется один обман.

Тем временем на большом экране возникают самолёты-птицы-свастики. Спектакль вообще недвусмысленный. Когда на столе ползают и строчат заводные солдатики, саксофонист выдувает что-то задумчивое, отдалённо напоминающее финал пинкфлойдовской «Стены» - Outside the Wall («За стеной») – не случайно же над сценой в панк-опере реяли самолёты-птицы-свастики.

Когда по столу ползали игрушечные солдатики, случился небольшой технический сбой. В ответ на балконе с грохотом промчалась светлая фигура Джулиано Ди Капуа…

«Медея» - зрелище мрачное, но жизнь бывает ещё мрачней. Наяву нью-йоркские башни-близнецы разрушились, а в «Медее» самолётик пролетел мимо. Миру дали шанс.

* * *

После спектакля уборщица рядом с «башнями-близнецами» аккуратно подмела веником осколки набитой посуды, а башни-близнецы некоторое время ещё стояли.

Не обязательно доводить до взрыва.

Алексей СЕМЁНОВ

1. См.: А. Семёнов. Изнемогая от любви // «ПГ», № 16 (688) от 23-29 апреля 2014 г.