Послевоенный Псков. Часть 13. Школа войны, разрухи и возрождения

Учёба помогла маленьким псковичам, пережившим Великую Отечественную, перейти в нормальную мирную и взрослую жизнь

Те из наших героев, кто встретил начало войны подростком, к концу 40-х стали уже взрослыми молодыми людьми. Наравне со старшими они взяли на себя труд восстановления мирной жизни и новой социалистической стройки. Многих ждала замечательная карьера. Младшие из поколения детей войны после 45-го только-только приобщались к коллективной деятельности – главным образом через школу. Они росли и взрослели уже в новом Пскове, кардинально изменившимся после войны как в архитектурном, так и в социальном плане.

«Мы всей улицей пошли записываться в школу»

Почётный гражданин Пскова Саркис Давтян. Фото: ПЛН

Наверное, первое, что поражает в рассказах о послевоенном детстве, – это несравнимый уровень ответственности и самостоятельности тогдашних школьников. Родители, занятые разбором руин и возрождением народного хозяйства, делегировали своим детям большую часть решений, касающихся их собственного, детского, быта. Мало того, что взрослых не интересовало, где, с кем и во что играют на улицах дети, так еще и вопросы социализации, взаимодействия с большим взрослым миром дети также брали на себя.

Александра Николаевна [ 1] 1937 года рождения к моменту окончания войны как раз достигла того возраста, когда пора идти в школу. Вместе с ней в первый класс пошли дети и 1936-го, и 35-го, и 34-го годов рождения – все, кто не смог вовремя сесть за парту из-за войны. Александра Николаевна, как и другие наши рассказчики, вспоминает, что послевоенные классы были полны разновозрастных детей. Одна ее одноклассница, например, вышла замуж после окончания 5-го класса – ей уже исполнилось 17.

Самое интересное, что столь ответственную задачу – пойти первый раз в первый класс – многие семи-, восьмилетки в 1945 году выполнили без помощи родителей.

«Мы всей улицей пошли записываться в школу, не родители нас записывали. Пришли, документов у нас почти ни у кого нет, может, у кого-то там были свидетельства, редко у кого. Нас всех записали. Я попала в 1-й «з», - рассказывает Александра Николаевна. - И так получилось, что я пришла в этот «з», два дня просидела, и то ли я заблудилась на следующий день – не в тот класс пришла. Пришла и села в другой класс, это оказался 1 «а». Я смотрю, учительница вроде не та, а может и та, я, честно говоря, не запомнила за два дня. Я посидела один урок, к концу первого урока я поняла, что я не туда пришла, но мне здесь уже понравилось больше, чем там. И я решила, что я тут останусь. Учительница ко мне подошла и спросила: а как тебя зовут? Я сказала, как меня зовут. Ну, она, видимо, узнала всё, но меня оставили в этом классе. А может, она и не узнавала. Так я в 1 «а» классе и стала учиться».

«З» - девятая буква в алфавите, то есть получается, что в 1945 году в 12-й школе было сформировано девять (или восемь, если не присваивать букву ё) первых классов. Но к концу школы осталось только четыре параллели. «Десять классов кончали 4 класса, «г» последний был, нас уже поменьше народу было, по 25 человек», - вспоминает Александра Николаевна.

Наталья Модестовна тоже сама записала себя в школу в 1946 году: «У нас ходили по домам. И не так, как вот сейчас мы детей собираем и идём, а приходят и спрашивают: есть дети, которые в школу идут? Но вот как-то мамы не было дома, я сказала: «Я иду в школу», - я подписалась». Однако эксперимент не удался: на собрании в школе выяснилось, что девочке исполнится семь лет только через месяц. Наталью Модестовну отправили домой, и в свой первый класс она пошла только в 1947 году.

Людмила Сергеевна начинала учиться в псковской 12-й школе, но в средних классах решила перевестись в интернат в Острове. Дело в том, что в Островском районе в колхозе на руководящем посту работала её мама, а отец, с которым она осталась в Пскове, постоянно ездил по командировкам. В общем, Людмила Сергеевна соскучилась: «Восемь классов я закончила в Острове, сама перевелась. Пришла в колхоз, нашла всё, мама: «Ты откуда?». А я уже перевелась сама в интернат в Остров. Да, я пошла к руководству своей школы, сказала, что я перевожусь, у меня мама в колхоз уехала, и я туда перевожусь. Дали документы на руки – и всё, никто и не звонил в Остров. Поступила, сразу место мне дали в интернате». Она вспоминает, что никаких вопросов у руководства островской школы не возникло – достаточно было рассказать, что тут, в колхозе, работает мама.

Точно так же, не спрашивая родителей, можно было поменять школу и по менее весомым причинам. Мария Владимировна начала учиться в 11-й школе, но потом семье дали комнату в Мирожском монастыре, и мама перевела детей в другую, 5-ю школу, поближе к дому. Старшая дочь решила, что прежняя школа лучше, и вернулась обратно: «Когда переехали, мама перевела нас в 5-ю школу, 5-я школа возле военного городка, на Максима Горького. А там учились в основном дети военнослужащих. И они, конечно, не такие были дети, я сразу почувствовала. У сестры там всё пошло нормально, а у меня не пошло. Ну, во-первых, не пошло, что я учила немецкий, а здесь английский. И никто-никто не помогал, мама сказала: «Учишься хорошо – сама разберёшься». То есть такого не было, что нужно кого-то найти, репетиторство – не было этого. Поэтому я здесь не знала, что делать, а я привыкла учиться хорошо. Походила-походила дня три – пошла в свою школу, в 11-ю. Пришла, учительнице говорю, что вот так и так. Она говорит: «А иди назад, возвращайся в школу». Я: «А мама? Мама будет против, что так далеко» - «Ну, мама узнает, когда на собрание придёт. А уже будет поздно». И я вернулась в 11-ю школу сама по себе. А потом – собрание. Я говорю: «Мам, собрание, но только не в 5-й школе, а в 11-й» - «Ах ты, да я тебя…» - но мама никогда меня не наказывала. Это было в 5-м классе. Сама себя перевела».

«Я залезала под парту и там сидела»

Говоря о проблемах сегодняшних первоклашек, чаще всего вспоминают трудности с адаптацией или непомерную нагрузку. В 1945-47 годах речь шла о проблемах другого уровня. Начать с того, что тогдашние семилетки порой были чересчур слабы для того, чтобы сесть за парту.

Перед тем как учить, детей нужно было вылечить. Поэтому Мария Владимировна с младшей сестрой (хоть и «дети врага народа») на целый год были отправлены в санаторий.

«В 7 лет мне нужно было идти в школу. Мне написали там, что я непригодна в школу по состоянию здоровья, и меня отправили в санаторий на Гороховое озеро круглогодичного типа, только там учёбы тогда не было. Ну а я устроила истерику, что я не поеду без сестры. Посовещались, маме сказали: ну, сестру-то не надо, сестра-то покрепче, год и 8 месяцев у нас разница, но «поскольку эта девочка у вас умирающая, надо взять тогда и сестру, она, может быть, выживет тогда», - рассказывает Мария Владимировна. - И вот мы были целый год в этом санатории. Там ничего «санаторного» не было, просто нормальное питание. Обыкновенное питание и свежий воздух».

Римма Моисеевна пошла в школу в Печорах, где их с матерью освободили из концлагеря советские войска. Их дом в Пскове сгорел, а в Печорах нашлись жилье и работа, так и остались. Девочка, которую как «еврейского ребенка» мать всю войну прятала по шкафам и чуланам2, с трудом приспосабливалась к учебному процессу: «Мама меня научила читать-писать более-менее, и я пошла, не в 1 класс, а, по-моему, во 2-й или сразу в 3-й. Но училась плохо, потому что я не могла сидеть за партой. Всё-таки сказывалась война. И я так понимаю, что даже мама не могла это объяснить, она объясняла это плохим характером. Я залезала под парту и там сидела, пряталась».

До 1950 года школьной формы ещё не было, и на учебу ходили кто в чём. «Портфельчики тоже не у всех, но у меня был портфельчик. Многие носили какие-то сумки полевые, кто в чем пойдет. А так кто в свитерочке – и беленькое платьице торчит… Про мальчиков и говорить нечего», - рассказывает Наталья Модестовна. Она вспоминает, как на Новогоднюю ёлку мама сшила ей платье из марли: «Мама марлечку покрасит во что-то розовенькое, вот в таком марлевом розовом платьице я ходила на ёлку».

Марля – популярный эрзац «дорогой, лёгкой ткани» на праздничный случай. Александре Николаевне в школьном драмкружке однажды досталась роль в спектакле – «Весна-Красна». Её воздушный образ был создан из марли: «Нам нужны были костюмы, я шила костюм из марли - Весне-Красне можно. Марлю в несколько рядов на сарафан, который в розовый цвет был выкрашен, и из белой марли блузка».

Все школьные кружки в те годы были бесплатными, но все-таки ребенка требовалось соответствующим образом снарядить – опять нужна марля. Мария Владимировна рассказывает, что её семья не могла себе позволить дополнительные занятия для детей: «Я в танцевальный пошла вдруг, решила, что мне хочется танцевать, и мне нужно было сшить обыкновенную юбочку из марли, и мама не могла купить марлю. И тапочки нужно было купить, обыкновенные тапочки, только чтобы лёгкие были, закрытые. Не было денег – я не стала ходить».

И сами дети, и взрослые мало обращали внимание, кто во что одет после войны – в общем-то все были одеты одинаково плохо. Только в экстраординарном случае гардероб мог стать помехой в учёбе. Именно так получилось у Валентины Ивановны: «Я и техникум-то бросила, потому что у меня пальтухи не было ходить. Мне была сшита пальтуха: были немецкие мешки белые, как шёлковые, видимо, капрон или вискоза какая-нибудь. И на этих мешках был орёл немецкий. Эти мешки перекрашивали в чёрную краску и шили такие, как пальтухи, – спереди с подвесными петлями, а сзади косой плетёный поясок, красивый. И я походила немножко, и вот этот орёл на боку весь выделился. Меня обсмеяли. И я пришла, расплакалась, и тогда решили, что надо матери помогать на налоги…»

Школьная форма уровняла всех советских детей. Родители на десятилетия были избавлены от проблемы, во что одеть ребенка в школу. Разве что первые годы, когда легкая промышленность еще не оправилась от войны, форму нужно было еще сшить, а для этого – достать ткань.

Александра Николаевна вспоминает, что достать коричневую шерстяную ткань было непросто. Однажды, чтобы перешить платье подросшей дочери, её мать оставила в магазине деньги незнакомой продавщице – чтобы та купила для неё ткань, когда появится в продаже: «Придешь в магазин, а ткани нет. Моя мама пошла в магазин, потом приходит и говорит: «Я договорилась с продавщицей, оставила ей деньги, в универмаге, в ЦУМе. Когда появится, она купит мне, пробьёт чек, как положено, и подержит. А потом, когда я приду, она мне отдаст». Я спрашиваю: «А это знакомая?». Она говорит: «Нет, не знакомая, просто продавщица. Я у нее спросила: «Девочки, а у вас бывает?» - «Бывает, только его быстро разбирают, материал». А я-то, говорит, не могу ходить часто», – она плохо себя чувствовала». Продавщица не обманула, и через некоторое время мать принесла домой дефицитную материю.

«Я училась хорошо. Такие учителя»

Кто-то из наших героев был в школе отличником, кто-то – троечником. Александра Николаевна любила все предметы без разбора, а Валентина Ивановна – наоборот, училась через не хочу. Но абсолютно все вспоминают свою школу с теплотой.

Учителя-мужчины в псковских школах в 40-50-е годы – это вчерашние фронтовики. «Медали они не одевали. В 46-м ещё ходили многие, знаете, в военной одежде, гимнастёрка там, видно, что с фронта одежда. Было видно, что человек воевал», - рассказывает Александра Николаевна. Только что прошедшая война и принесенные ею беды заставляли учителей видеть в школьниках прежде всего детей и только потом – учеников, которые обязаны слушаться и зубрить.

Наталья Модестовна рассказывает, как её первая учительница Александра Михайловна, простая женщина – «она откуда-то приехала, без образования, без всего, а просто, видимо, умела читать-писать» - вязала коклюшками кружева и дарила вязанные вещи ученикам. Мария Владимировна вспоминает, как учительница пересадила её поближе к печке и не вызывала к доске, пока у девочки не высохли промокшие ноги: «Я прихожу в школу с мокрыми ногами, дырявые ботинки. Она подходит ко мне, тихо-тихо мне говорит, так, чтоб никто не слышал: «Машенька, сядь туда к печке и сиди возле печки». Это последний ряд, крайний, возле печки: «Сиди здесь, пока зима». «Ты пришла – сразу разулась, поставила свои ботиночки туда за печку, я тебя вызывать не буду», - вот так она мне говорит. Я училась хорошо. Такие учителя».

«Я помню, уже здесь училась, в 11 школе, была Марья Людовиковна, по немецкому. Она уже старенькая была. И вот на перемене чего-то свалились около доски – весь класс друг на друга, куча мала. То ли играли во что-то, то ли… Она пришла, встала у стенки, а мы кричим, все кричим. А в это время мимо проходил директор, Саркис Оганесович, у него не было одной ноги. Директор 11 школы никогда никого не ругал, такой был директор… Он вошёл, а тут куча мала. А я уже выскочила, встала к окну, испугавшись стою. А он говорит: «Марья Людовиковна, а что ж вы смеётесь-то?» А она и отвечает: «А смеюсь – вы поглядите, как дети-то балуются – значит, сытые!» Вот это я хорошо запомнила. Все вскочили, красные, сели. «Ну, успокоились, детки?» - все молчим. «Ну вот и слава богу! Давайте теперь…» - и к доске кого-то вызывает. Ничего никто не знал по-немецки!», рассказывает Валентина Ивановна.

Саркис Оганесович Давтян потерял ногу на 2-м Прибалтийском фронте в 1944 году. Вернувшись с войны, он много лет проработал сначала в 11-й, потом в 12-й школе. В 1970 г. ему присвоили звание «Заслуженный учитель РСФСР», в 1987 г. – «Почетный гражданин Пскова». Саркис Оганесович дожил до 2000 года. На похороны, говорит Валентина Ивановна, пришла половина города.

Мария Владимировна вспоминает, что Давтян с большим снисхождением относился к детям даже самого хулиганского склада: «У него такая политика была – он считал, что ребёнка, если он хулиганистый и он в эвакуации провёл несколько лет, от школы отстал и занимался бог знает чем, надо оставлять в школе. Такие были ребятки, что можно было сразу их отправлять в какие-то специализированные учреждения. А он их держал в школе. Но он день и ночь работал в школе, Саркис Оганесович… И даже один парень из нашего класса – ну бандит бандитом, я вот его недавно встретила – он семьянином стал, а ведь по нему плакала тюрьма. Я так удивилась! Это вот благодаря Саркису Оганесовичу. Да, оставил его в обыкновенной школе, и нормальный человек вырос, водителем работал, семьянин прекрасный».

* * *

Это завершающий текст в серии «ПОКОЛЕНИЕ», и, перечитывая интервью в поисках резюме, я наткнулась на слова, сказанные Людмилой Сергеевной:

«Вот все говорят: «Ой, дети войны»! А я говорю: «Какой я «ребёнок войны?», – мы не страдали так, как наши родители, бабушки, матери. Чего там говорить, они нас спасли. Девушки, парни, которым по 12-13 лет, - вот это «дети войны». А мы-то, которым было 3, 5, 6 лет, чего мы помним-то? Мы играли!»

Это о том, что «дети войны», которым сегодня за семьдесят, не видят себя кем-то особенным, отличным от остального народа. При таком разном прошлом настоящее у нас общее.

Формально все герои публикаций (кроме Ирины Александровны, которая рассказывала о жизни своего отца) подпадают под законодательное определение категории «дети войны». На деле в рамках интервью никто не сказал, что хотел бы для себя официального закрепления этого статуса. Формальность – она и есть формальность. Зато нам, следующим поколениям, нужно помнить, кто наши бабушки и дедушки, что они пережили и через что прошли.

Важно помнить об этом и политикам: чтобы не возникало искушения подменить почетным статусом и дополнительной выплатой в 340 рублей настоящую заботу о благосостоянии людей, чье детство совпало с самыми трагическими годами в истории нашей страны.

Светлана ПРОКОПЬЕВА

1. По договоренности с информантами имена героев изменены.

2. Об этом читайте в части 3 – «Обреченные», ПГ № 29 (751) от 5-11 августа 2015 г.

Начало см.: С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 1. Родом из города-призрака // «ПГ», № 26 (748) от 8-14 июля 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 2. «Всё в огне, как будто горит земля и небо» // «ПГ», № 28 (750) от 22-28 июля 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 3. Обречённые // «ПГ», № 29 (751) от 5-11 августа 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 4. Выживание под страхом смерти // «ПГ», № 31 (753) от 19-25 августа 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 5. «Нас погрузили и повезли» // «ПГ», № 33 (755) от 2-8 сентября 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 6. Западное рабство // «ПГ», № 35 (757) от 16-22 сентября 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 7. Домой // «ПГ», № 37 (759) от 30 сентября - 6 октября 2015 г. ; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 8. Родные руины // «ПГ», № 39 (761) от 14-20 октября 2015 г; Часть 9. От(к)рыть новую страницу // «ПГ», № 41 (763) от 28 октября – 3 ноября 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 10. Дома-бараки // «ПГ», № 43 (765) от 11-17 ноября 2015 г.; С. Прокопьева. Послевоенный Псков. Часть 11. Хлеб и тошнотики // «ПГ», № 46 (768) от 2-8 декабря 2015 г.; см.: Часть 12. Игры с лягушками // «ПГ», №48 (772) от 16-22 декабря 2015 г.