Выход из тоски

На недавнем открытии выставки Евгения Кропивницкого в галерее Ильи Сёмина не меньше десятка раз прозвучало слово «тоска» (о выставке Евгения Кропивницкого читайте в одном из следующих номеров). Увиденное напомнило показанный недавно в медиахолле псковского драмтеатра, в киноклубе «Молоко и Сено», документальный фильм Андрея Ткаченко «Неуходящие натуры».

Кадр из фильма «Неуходящие натуры». Режиссёр Андрей Ткаченко.

По-моему, перекличка очевидна. Евгений Кропивницкий изображал окраины города Долгопрудного, где прожил всю жизнь. Бараки, корпуса заводов, пожарные сараи… Тоскливое безлюдье. Но если его руки доходили до изображения чего-то светлого и вдохновляющего, то на бумаге появлялись, как выразились на открытии выставки, «иконописные красавицы». В те годы им было лет по двадцать. Наверное, это было единственное украшение тех мест.

И вот прошло много десятилетий. Где все эти и подобные им провинциальные красавицы? Что с ними стало?

Да вот же они, в дипломной работе Андрея Ткаченко. Среди них подруги, знакомые друг с другом уже шестьдесят лет. В момент съёмок фильма некоторым было по 86 лет. Они всё ещё не сидят на месте. Им всё ещё важно, что происходит вокруг.

Илья Сёмин, когда открывал выставку Кропивницкого, говорил, что ему интересно, как можно выйти из состояния тоски. Старушки из документального фильма тоже, пошаркивая, выходят из этого состояния. Вначале собираются в опорном пункте дружинников - эдакой ленинской комнате под бюстом Ильича, а потом выходят патрулировать спальный район их провинциального города (Калуги). Окраина Калуги выглядит так, как будто это окраина Пскова или Великих Лук. В общем, провинциальная окраина, окраина окраины.

Пейзаж тоскливый и узнаваемый. Одинаковые коробки домов, ларьки, неровные дороги, автобусные остановки, длинные бетонные заборы, нависающие над головой трубы теплоцентрали, а под трубами - распивающие всякую гадость мужички-алкоголики. Во дворах носятся неприкаянные дети. Удручающее однообразие и серость. И на этом фоне – целеустремлённые старушки-дружинницы с красными повязками на рукавах. Они тянутся куда-то. Пелагея Никандровна, Надежда Ивановна, Варвара Фёдоровна, Валентина Андреевна, Анна Андреевна, Зинаида Ивановна…

Чем они занимаются? Следят за порядком? Ведут душеспасительные беседы? Вроде бы да. Но они ещё и путешествуют. Их вечерние рейды по окраине города – это их круиз. Единственное путешествие, которое им доступно на их пенсию.

Японских, шведских, немецких пенсионеров встречаешь в море на круизных паромах и на центральных площадях старинных европейских городов, а наши русские старушки, отработавшие всю жизнь, путешествуют таким образом: ходят по дворам своего микрорайона, читают нотации пьяницам, а заодно прицениваются в продовольственных ларьках. Цены их не радуют.

Вслед им иногда доносится раздражённо-презрительное: «Дома делать нехрен… Дружинники».

А ведь так оно и есть. Что им делать дома? Дома – болезни, дома – драматическая пустота. И старушки-дружинницы выходят из состояния тоски, пускаясь в коллективное путешествие.

Платочки, кокетливая шляпка, берет… И тут же в руках костыль со штырём, купленный за четыреста рублей, «чтобы – раз, и готово».

Они бодрятся («какие наши годы, мы ещё исправимся»). Но это не показная бодрость на камеру. Они действительно верят в то, что могут что-то исправить – в себе и в других.

Мужчины рядом с ними – в лучшем случае временные попутчики. В том числе молодой начальник дружины, с бумагой в руках убеждающий старушек, что ставить автомобили на зелёной зоне – это нормально, по закону. Но старушки-дружинницы всё равно этому не очень верят. У них другие представления о жизни, о законе и о зелёной зоне. Они снова выходят в рейд, потому что «труба зовёт». Что это за труба такая?

Это та самая труба, которая звала их и полвека назад. Это вера в лучшее несмотря ни на что.

Им хочется, чтобы вокруг было не так убого. Чтобы был какой-никакой порядок. Они как могут продолжают радоваться жизни. Бывает, прямо в рейде кокетливо пританцовывают. Шутят. Сочиняют стишки. Идут по стране, по её ухабам и грязи. Карабкаются, поддерживая друг друга.

Появление этих старушек немного смягчает нравы. Пьяные мужички целуют ручки, подростки слегка притихают… Это ведь бабушки-прабабушки, с ними не будешь «бодаться». Не было бы их, народ бы совсем одичал.

Им с презрением, как подачку, подбрасывают пакетики с семечками. Типа, подавитесь. Но они подачки не принимают. Им кажется, что они здесь хозяйки.

Что они получат взамен? Какую награду? В лучшем случае, фотографирование рядом с погасшим факелом во время суетливой шумной эстафеты олимпийского огня.

Пьяный, увидев, что его снимает камера, орёт на оператора: «Если я увижу по телевизору, то тебе башку оторву!» Не оторвёт, потому что не увидит. Такие документальные фильмы по федеральным российским телеканалам не показывают – предпочитают демонстрировать что-то совсем другое, противоположное. Ложное.

В фильме «Неуходящие натуры» есть эпизод, когда в опорном пункте дружинников по телевизору показывают очередное ток-шоу, где люди публично собачатся. Старушки-дружинницы тоже могли бы сидеть у одуряющего телевизора, щёлкать семечки и «перемывать косточки». Но они вечерами выходят на улицы города, потому что несмотря ни на что это их родной город, в котором почему-то продолжают жить люди.